Ловите конский топот

Кто бы спорил, мне — тоже. Иметь за спиной неизвестно куда открывающиеся двери, ощущая себя безоружным, как линяющий рак, — удовольствие ниже среднего.

— Думаете — поможет? — спросил Алексей, передергивая тем не менее с явным удовольствием винтовочный затвор и опоясываясь пистолетным ремнем.

— Бывает — помогает, — ответил Шульгин, — когда выжить, а когда — умереть с достоинством.

— Нормальные, в меру удачливые люди с простой пятизарядкой проходили Африку вдоль и Южную Америку поперек к собственному удовольствию и вящей славе науки географии, — добавил я.

Там, где мы бывали,

Нам танков не давали,

Но мы не унывали никогда.

И на «эмке» драной

Мы с одним наганом

Первыми врывались в города…

к случаю процитировал Сашка «Репортерскую застольную», хотя это полагалось бы раньше сделать мне.

— Тогда я — семь первых втемную. — Берестин пощелкал пальцами по лежащими перед ним рубашками вверх картами. — Играть так играть…

«Горы» не успели достичь заоблачных высот, игра как-то не шла, и мы больше крутились на распасах, когда Олег вернулся.

— Наливаем? — плотоядно спросил Шульгин, потянувшись к бутылке. За преферансом у нас действует железное правило, по рюмочке за сыгранный мизер, и никак иначе. А мизеров не вышло до сих пор ни одного. Что называется — «тайный ход карты».

— Почему бы и нет? — Создатель теории и практики пространственно-временных перемещений выглядел несколько ошарашенным. Бог знает сколько времен и реальностей со всеми производными он пропустил сквозь свои мозги, через логарифм Лагранжа, анализ бесконечно малых, алгебру Буля и прямо в центр мирового равновесия… И вернулся в момент, когда друзья еще и по сигаре не успели выкурить, поллитру не тронули — для психики человека патриархальной эпохи тяжелое испытание. Не приспособлена она к такому, как и к полетам на аппаратах тяжелее воздуха. Многие хоть и летают всю жизнь, а привыкнуть не могут.

— Рассматривать первую половину века я вообще не стал, — сказал Левашов, взбодрив себя добрым глотком. — Возни очень много, любой значащий поступок порождает совершенно не алгоритмизируемый каскад последствий. Бабочка не бабочка, но около того. Что выйдет в случае спасения Павла Первого, изменения хода войны двенадцатого года, ликвидации малолетнего Шамиля, недопущения дуэлей Пушкина и Лермонтова — далее чем на десять-двадцать лет не просчитывается. Как минимум нынешнюю русскую литературу в ее нынешнем виде мы потеряем. Историю — тем более.

Напугаешь или насторожишь в частном разговоре какого-нибудь Пестеля, восстание декабристов будет отменено или отложено — и понеслась… Некому будет «разбудить» Герцена, тот не начнет «революционную агитацию», вместо Ленина создателем партии «нового типа» станет Бакунин, технический прогресс тоже двинет куда-то не туда, а в итоге мы получим не привычный ХХ век со всеми его плюсами и минусами, а вообще неизвестно что. Сомневаюсь, что Антон с этого что-нибудь выгадает…

— Это понятно, возражений нет, — согласился Шульгин. — Мы тут и сами кой-чего обсуждали, не вдаваясь в глубины… Не касаясь возвышенных материй, убедили друг друга, что там просто жить неинтересно. Чересчур узкий круг «светского общества». Ни в России, ни в Европе нормально легализоваться в нем просто невозможно. Даже в одиночку, а уж нашим кагалом…

Тут Сашка немного сам себе противоречил. Граф Монте-Кристо, например, легко сумел легализоваться, с достаточным успехом, в самом что ни на есть околодекабристском времени. Впрочем, на то и роман, а мы вынуждены существовать в суровой действительности, не прощающей вольностей…

Левашов кивнул, продолжая думать о своем, наверняка приспосабливая высокий полет своих теорий к нашему приземленному мышлению.

— Перешагнув середину века, мы, последовательно, имеем 1853-й. В смысле жизненного и психологического комфорта ничего нового. Ни у нас, ни в Европе. Зато есть зацепка для роскошной альтернативы. Здесь можно сравнительно легко не допустить Крымской войны в случившемся варианте, а заодно и на несколько лет приблизить отмену крепостного права, да еще одновременно наложить на освобождение крестьян реформу Столыпина. Всего и делов — на три года раньше устранить Николая Павловича и нескольких одиозных особ в его близком окружении. С воцарившимся Александром Николаевичем провести соответствующую работу…

— И что? — спросил я.

— Абсолютно ничего. Докладываю результаты. Нам в этом году ловить нечего, Антону скорее всего тоже…

— Если только не вообразить, что он имеет в виду подготовить более комфортные условия для своего последующего внедрения, — заметил Шульгин.