Ловите конский топот

Теплоизолирующее и влагопоглощающее белье, шерстяные спортивные костюмы, почти не стесняющие движений штаны и куртки из хорошо выделанной кожи с меховым подбоем. Меховые сапоги типа унтов, снабженные рантами для крепления охотничьих лыж. Короткие легкие полушубки, водо- и ветронепроницаемые. На голову — шлемы с встроенными слуховыми приборами, позволяющими разобрать человеческий шепот за полкилометра, да еще и имеющие специальные фильтры для срезания помех, от свиста ветра до звуков полноценного огневого боя. Имелись на них также защитные пуленепробиваемые щитки-забрала, фотохромные вдобавок.

И лыжи взяли. Не понадобятся — выбросим.

Одним словом, оснащены мы для похода и боя были гораздо лучше Сашки в той картине, вооружены почти аналогично — карабины, пистолеты, гранаты, сигнально-осветительные ракеты, десантные ножи. Боеприпасов с повышенной убойностью — больше. Сколько может нести на плечах, ремнях и разгрузках тренированный боец — килограммов сорок. Припасов всех видов должно было хватить на недельный, примерно, рейд по вражеским тылам. А главное — мы знали, к чему следует быть готовыми. И нас было трое.

— Собрались, господа? — спросил Удолин.

— Как видишь. А когда ты нас оттуда выдернешь, некромант? — спросил Шульгин, застегивая последний ремешок.

— Если перенос окажется неполный и ваши тела останутся здесь, вы сможете вернуться собственным волевым усилием, как только возникнет острый момент… Или вы сами сочтете свою миссию выполненной.

Но если уйдете целиком, я буду держать ментальную связь и скорее всего видеть тот мир вашими глазами… Тогда сам приму решение о моменте выхода.

— Нет уж, — возразил я. — Критерии оценки обстановки у нас с вами сильно разные. Решать будем мы. Сигнал к экстренной эвакуации — «Алярм». Коротко, понятно, и случайно это слово не произнесешь. Если любой из нас крикнет, вслух или мысленно, — тут же и извлекайте. Всех и в любом состоянии. Даже мертвых.

— И за женщинами нашими присматривайте. Отвлеките их, если что… — добавил Левашов.

— Да о чем вы, господа! Как бы ни сложилось, время возврата подберем по текущему. Даст бог, в полчаса по-любому уложимся. Не перегружайте посторонними мыслями свои чувства. — Мне показалось, что Удолин сам несколько встревожился.

— Само собой, — кивнул Шульгин. — Но тебе же сказали — «если что»! По-моему, достаточно внятная мысль.

А мне как-то сразу стало приятно и хорошо. Никаких сомнений, никаких рефлексий типа «стоит ли снова связываться? Ты ж себе и Ирине слово давал…». Я молча подтягивал ремни снаряжения, размещал на поясном и портупейных ремнях подсумки, что-то раскладывал по карманам.

В голове крутились стихи:

Дождь бьет по стеклам

Мокрою листвой.

В резиновый карман —

Табак и спички,

Револьвер — в задний,

Компас — в боковой.

Уже с огнем забегали по дому,

Но, заревев и прыгнув из ворот,

Машина на пути к аэродрому

Давно ушла за первый поворот.

В лесу дубы, под молнией, как свечи,

Над головой сгибаются, треща.

И дождь, ломаясь на лету о плечи,

Стекает в черный капюшон плаща…

Это опять Симонов, последнее время — часто стал вспоминаться. Вот и сейчас, вроде бы — к месту. Амундсен, которому эти строки посвящены, после долгих лет скучного покоя узнал об исчезновении дирижабля «Италия» в окрестностях полюса и, вспомнив молодость, сбежал из дома, чтобы лично участвовать в поисках… Совсем как мы сейчас — никому ничего не сказав, суемся незнамо куда, и чем это кончится?

Единственное, что я успел бросить Удолину, когда мы плотно, касаясь друг друга плечами, подчинились его сосредоточенному и в то же время уплывающему взгляду:

— Василич, ты хоть осмотрись поначалу, куда высаживать будешь…

В самый последний момент я внезапно ощутил прилив провидческой тревоги. Дело, пусть и не Восток, а явный Север, все равно тонкое.

Вдруг, с ходу не сориентировавшись, он воплотит нас прямо посередине становища монстров, голов этак в сто, и все при взведенных митральезах? В том месте, которое Сашка сумел обойти стороной, а мы вляпаемся по самое некуда… Вернуться-то вернемся, если каким-нибудь ментазащитным колпаком не накроют, но ощущение пронзающих тебя пуль — совершенно никчемный жизненный опыт.

Уходя в астрал, мы крепко вцепились в поясные ремни друг друга. Я точно не знаю, какое усилие требуется, чтобы такой ремень разорвать. На практике с подобным не сталкивался. Да и сжатую кисть у живого человека разжать просто так мало кому удастся, особенно если альтернатива — падение в пропасть «не знаю чего».

Полет, перелет, переформатирование наших личностей во что-то другое длилось, по субъективному ощущению, дольше, чем когда-либо. Причем именно как перемещение между точками А и Б это не воспринималось. Объяснить такое столь же сложно, как разницу в поцелуях с любимой девушкой и случайной подругой.

Мне хватило времени подумать даже о том, что совсем неясно, как же мы можем попасть в то время и место, которые давно стерты. В подлинном мире мы все отыграли назад, Шульгин вернулся к нам до того, как начала твориться вся эта несуразица.