Ловкачи

Однако в этот день он никуда не вышел, а, послав накупить себе всяких газет в качестве умственной пищи и развлечения да всякой еды в качестве пищи более насущной, он так и скоротал вечер у себя в номере.

От скуки пробовал он заговорить с прислуживавшим человеком, но тот либо достаточно намаялся за день, либо вообще был не из болтливых и ничего интересного передать не сумел. Сколько ни расспрашивал его Хмуров, кто рядом стоит, есть ли хорошенькие постоялицы да, главное, одинокие, — толку, от него он не добился, ибо тот твердил одно:

— Бывают, конечно, и одинокие, а то и вдвоем муж с женою живут.

Так он его и отпустил.

Но зато на другое утро Иван Александрович уже к десяти часам был в полном блеске.

Безукоризненно одетый, причесанный, слегка надушенный, ждал он времени, когда считал удобным отправиться заявить о своих правах.

Как ни жгло его нетерпение, он на этот раз опять-таки выдержал характер и вышел из дома только в одиннадцать.

До помещения, занимаемого конторой страхового общества, было недалеко: Хмуров даже с умыслом поселился в этом переулке, чтобы не ездить по городу и избегнуть, таким образом, нежелательных встреч.

Он прошел пешком и через пять минут снимал в передней пальто.

Там хотя и видели его впервые, но приняли любезно.

Он спросил:

— К кому бы мне обратиться по делу страхования жизни одного друга моего в обществе "Урбэн"?

Высокого роста господин, уже седой, в золотых очках, встал:

— Чем можем служить?

— Я могу переговорить с вами?

— Пожалуйста, сейчас еще никого нет, но я секретарь здешний, и если вам будет угодно, то я всецело к вашим услугам.

Хмуров невольно осмотрелся кругом. Присутствие еще двух лиц — конторщика и кассира — его несколько стесняло: он предпочел бы говорить с глазу на глаз. Это тотчас же подметил секретарь и предупредительно предложил:

— Не угодно ли пройти дальше. Вот сюда попрошу вас, в кабинет нашего главного представителя по Московскому округу.

Когда оба они уселись, Хмуров достал принесенные с собою бумаги и положил их перед собою на стол.

— У вас был застрахован, — начал он, — в сумме шестидесяти тысяч некто Илья Максимович Пузырев.

— Совершенно верно, — подтвердил секретарь. — Страхование состоялось всего месяца два тому назад.

— Да, приблизительно. Но теперь Илья Максимович Пузырев скончался…

— Как скончался?

— Вас это удивляет?

— Признаюсь, чрезвычайно. Я видел его неоднократно у нас в конторе; он производил на меня впечатление человека совершенно здорового, да по освидетельствовании двух наших докторов оказался действительно таковым.

— Тем не менее факт несомненен, — совершенно спокойно отозвался Хмуров. — Впрочем, я явился к вам со всеми документами. — Он что-то искал в бумагах и вскользь еще заметил: — Часто самые с виду крепкие организмы в случае болезни сваливаются вдруг. И пословица говорит: "Скрипучий дуб два века живет", а тут как раз наоборот.

— Вам, конечно, известно, от какой болезни он умер? — полюбопытствовал секретарь.

— Да, известно. Но лучше всего вам на это может ответить свидетельство местного врача.

— Вы говорите, где он скончался?

— В Крыму, в Ялте. Но позвольте, пожалуйста, по порядку. Вот полис страхового общества "Урбэн" с бланковой надписью умершего, почерк которого вам должен быть известен и без нотариального засвидетельствования, и, насколько я слышал, этого достаточно для получения мною денег; но на всякий случай я захватил всю корреспонденцию умершего, все его письма ко мне за последние два месяца… Если будет угодно?..

— Нет, помилуйте, зачем же?

— А вот удостоверение врача о смерти Пузырева с подробным изложением болезни.

— Позвольте, пожалуйста.

Пока секретарь пробегал глазами этот документ, Иван Александрович уже держал в руках еще какие-то бумаги.

— А вот, — сказал он, — письмо и телеграмма того лица, у которого он жил в Крыму.

— Ваш знакомый?

— Нет. Понятия не имею, и даже, кроме фамилии, мне ничего неизвестно. Не могу вам сказать, кто он, чем занимается. Знаю только, что домовладелец в Ялте. Фамилия его Любарский. По адресу его дома писал я покойному.

— Вот, изволите ли видеть, — сказал секретарь, — я заявление от вас приму, но попрошу вас пожаловать несколько позже или даже завтра, если это вам удобно. Вы постоянно изволите в Москве жить?

— Нет. Да и сейчас-то я из Варшавы, где меня застала печальная весть о кончине моего друга. Остановился же я в двух шагах отсюда.

Он быстро начертал на клочке бумаги свой адрес, поклонился, пожал руку и вышел.

"Однако, — думал он дорогою, — тут не так-то скоро отделаешься, и, главное, поразило его, как быстро после страхования скончался человек. Но что ж из этого? Мало ли каких случаев в жизни не бывает! Ничего им с нами не поделать, и деньги они должны мне отсчитать все до копейки. У Пузырева дело-то ой-ой как чисто поставлено. Неприятно мне только все эти вопросы выслушивать и все их взгляды испытующие выносить! Как бы это обойти?"

Вообще, в большинстве случаев Хмуров предпочитал чужими руками жар загребать и садиться за вполне накрытый стол.

Он шел в свои неважные номера и машинально, по привычке читал вывески на пути.