Ловкая бестия

Впрочем, я напрасно беспокоилась. Босс не уловил в моем вопросе скрытого подвоха.

Друзьями все четверо не были. Если Кеша Бахх и генерал с еврейской фамилией еще как-то и могли именоваться приятелями, то остальные были просто партнерами. Временными союзниками, которые при изменении конъюнктуры мигом могли бы превратиться в опасных врагов.

Дело в том, что кое-что бросилось мне в глаза во время всех четырех встреч.

Так, мелочи, казалось бы, ничего особенного. Но в целом при соответствующем стечении событий все могло бы сложиться в довольно зловещую картину.

Впрочем, не исключено, что я преувеличиваю. Когда приступаешь к новой работе, всегда за плечом мерещатся призраки мнимых опасностей — так нас учили в группе. И здесь особенно важно сопоставление логической картины с данными интуиции — ведь меня так учили…

* * *

С «ворошиловкой» мне вскоре пришлось распроститься. Хотя я и продолжала по-прежнему числиться в институте, но сдавала экзамены за очередной курс экстерном. Кстати сказать, получая назад свои контрольные, я неоднократно убеждалась, что их никто толком не просматривал — очевидно, новый статус предполагал заочное одобрение моих знаний на основном месте учебы, хотя теперь оно явно превратилось в дополнительное.

Жила я теперь в другом месте, неподалеку от «аквариума» — огромной стеклянной коробки известного разведведомства. В комнате на этот раз нас было пятеро. И если в «ворошиловке» у меня успели завязаться с сокурсницами не то чтобы дружеские, но вполне приятельские и доверительные отношения, то здесь я сразу же столкнулась с вежливым и корректным, но немедленно отсекающим все попытки сблизиться стилем общения — так здесь было заведено и на то имелись весьма серьезные причины.

Следует сразу же сказать, что, помимо общего, обязательного для всех курса, существовали индивидуальные занятия с каждым обучающимся. И, что самое важное, суть этих занятий являлась строжайшей тайной, любые беседы о которой могли закончиться трибуналом.

И это имело под собой основание, а не было простым произволом администрации. Потому что мы занимались такими вещами, о которых вслух не было принято говорить никогда и ни при каких обстоятельствах.

Общий курс был довольно традиционным для разведшколы: навыки рукопашного боя, лекции по психологии, основы скриптологии — изучение шифров всех времен и народов, страноведение, упражнения в стрельбе и неизбежные, как мне кажется, для любого учреждения подобного профиля лекции по международному положению.

А вот индивидуальные занятия представляли собой нечто неординарное.

Не знаю, как там было у других. Впрочем, краем глаза видела, что Регина — одна из моих соседок — штудирует учебник по фармакологии, а Наталья, что располагалась на койке у окна, тщательно изучает всевозможные виды узлов, тренируясь на детских бантиках.

Меня же с первых дней стали обучать азам актерского мастерства. Моего согласия никто не спрашивал, просто я была поставлена перед фактом — шесть дней в неделю по три часа со мной занимался полковник Анисимов. Какое он имел отношение к миру театра, я не знала — вопросы задавать разрешалось только по существу занятий…

— …Так, теперь изобразим ярость, — полковник Анисимов внимательно смотрел на мое отражение в зеркале, стоя у меня за спиной.

Я стала глубоко и быстро дышать, пошире раскрыла глаза и чуть приоткрыла рот, оскалив зубы. При этом я чувствовала себя полной идиоткой.

— Даже для провинциальной сцены не годится, — скептически усмехнулся полковник, глядя на мое лицедейство. — Давай попробуем по-другому.

Что ж! Я тяжело вздохнула и нехотя приготовилась слушать. Обязательные уроки мимики в первое время давались мне с трудом.

— Давай представим себе, что ты просто переполнена яростью, но вынуждена сдерживать ее, быть вежливой, — предложил мой учитель.

— Например, когда я вынуждена общаться с человеком, которого я на дух не переношу?

— Попробуй, если тебе это поможет, — согласился Анисимов.

Мне не пришлось долго себя насиловать. Стоило мне лишь вызвать перед своим внутренним взором образ нашей соседки тети Ани, как я почувствовала — огненная волна захлестывает меня изнутри.

— Вот так гораздо лучше, — похвалил меня Анисимов. — Только ты должна как бы отстраняться от этого переживания. Если актер на самом деле испытывал бы те чувства, которые положены ему по роли, то все примадонны поумирали бы от инфарктов через месяц. Через неделю вам будут преподавать краткий курс по Станиславскому. Кстати, читать будет народный артист из МХАТа…

Моя сердечная мышца, конечно, не стоила того, чтобы терзать ее из-за тети Ани, хотя этот человек сыграл роковую роль в моей судьбе.

Если вы знаете, что такое настоящая неподдельная ненависть, то именно это чувство я испытывала по отношению к нашей соседке по лестничной клетке во Владивостоке. Даже теперь, когда прошло уже столько лет и, казалось бы, можно было многое простить…

Вскоре я научилась выражать любые эмоции и в принципе могла бы поступать во ВГИК.