Ловкая бестия

Я сидела как раз между Елизаветой Пономаревой и Эммой и поневоле была вынуждена принимать участие в их содержательной беседе.

— Вам повезло с начальством, — шепнула мне на ухо Елизавета, когда Эмма вяло отвечала на очередной комплимент генерала. — Леня Симбирцев — мужик что надо. Я знаю, что говорю, поверьте…

Здесь стоило ограничиться понимающим кивком, что я и сделала. А сама в этот момент вспомнила совсем о другом своем начальнике.

Из той, прошлой жизни.

* * *

Приезжая на очередные экзамены в «ворошиловку», я поражалась той перемене, которая произошла со мной за время учебы в отряде.

Здешняя жизнь казалась мне теперь пресной и скучной — размеренный ритм учебы, зубрежка, неизбежные в женском коллективе интриги…

Все это было каким-то ненастоящим после лагерных тренировок. В этой обстановке мне теперь было бы трудно находиться постоянно.

И еще одно интересное обстоятельство — я стала ловить себя на том, что мое зрение как бы приобрело большую силу проникновения.

Теперь, стоило мне чуть сосредоточиться — и я уже могла без особого напряжения понять, что представляет собой человек, который стоит передо мной, в чем его сила и слабость, как себя с ним нужно вести. Конечно, сказывался психологический тренинг и ролевые игры, в которых меня натаскивали без устали.

Так, я стала сразу же замечать, что «элитные студентки» — дочери московских генералов и министров, стали относиться ко мне чуть благосклоннее, и в их глазах я читала опасливый интерес.

А вот, скажем, гроза «ворошиловки» — бровастый преподаватель истории разведки, рослый мужик, наводивший ужас на студенток своим громовым басом и зверской строгостью на зачетах, теперь виделся мне слабым и психологически не защищенным человеком, который скрывает за внешней грубостью сердце ребенка, боящегося всего на свете, а особенно — если вдруг какая-нибудь из студенток вдруг возьмет и начнет ему строить глазки.

Ведь тогда, бедный историк просто не знал бы, как ему реагировать, и, чтобы защитить себя от самого возникновения подобной ситуации, им была подсознательно избрана грубая манера поведения…

В свою новую группу я возвращалась уже как домой. И, не буду скрывать, не в последнюю очередь потому, что радовалась предстоящей встрече со своим начальством. Я понимаю, что это прозвучит довольно странно, но факт есть факт — с полковником Анисимовым у нас сложились отношения, которые можно было бы назвать не то чтобы дружескими, но вполне доверительными.

— На самом деле все люди — разведчики, — сказал мне как-то Анисимов. — В первую очередь те, которые понимают, что они оказались здесь, на земле, не просто так. Особо это касается людей религиозных.

— Разве? — удивилась я.

— Конечно, — подтвердил Анисимов. — Смотри сама: они так же, как и мы, имеют определенную миссию, они получают инструкции от своего духовника, как мы — от связного с центром. Так же, как и мы, они периодически докладывают о своей работе. Только у них это называется по другому — исповедь.

— Действительно, — была вынуждена я согласиться с такой неожиданной трактовкой.

— Но самое главное, — продолжал тогда Анисимов, — и мы и они понимаем, что никакой романтики тут нет, а это просто работа.

Просто работа. Ничем не хуже всякой другой. Эти слова я долго обдумывала перед сном…

На другой день Анисимов учил меня правильно стрелять. Не то чтобы у меня были плохие результаты, отнюдь нет. Но у полковника был совершенно особый подход к этому предмету. И я замечала, что он не очень-то расположен делиться своими секретами с остальными.

— Главное, — говорил он мне тогда, — это, конечно, хорошо знать свое оружие. Оно должно стать продолжением твоей руки. А пуля — это всего лишь материализация твоей энергии, которая летит точно в цель. Понимаешь? Все должно происходить само собой…

Потом оказалось, что Анисимов бывал проездом во Владивостоке, и я с удовольствием отмечала, что он помнит кое-какие городские подробности.

А когда выяснилось, что мой отец и Анисимов пересекались на совещании в Генштабе два года назад и что Анисимов с ним беседовал о моей учебе, я прониклась еще большим уважением к своему наставнику.

Наверное, надо сказать вот еще что. Отношения с Анисимовым давали мне еще и ощущение того, что к тебе здесь относятся именно как к живому человеку, а не только как к материалу, из которого последовательно лепится нужная разведведомству структура.

И здесь сказывалась глубокая разница при внешней, казалось бы, похожести подхода.

Я, Женя Охотникова, рассматривалась как учебный материал и Анисимовым, и прочими преподавателями. И полковник, и другие знали мои слабые и сильные стороны, мой эмоциональный строй, имели представление о моей душевной организации, уровне интеллекта, физических показателях. Все вместе они работали над моим изменением, над созданием более приспособленного для предстоящей мне работы сотрудника. Но если для прочих я была одной из многих, то Анисимов явно благоволил ко мне.

И его отношение выходило за рамки преподаватель—обучающийся и приближалось к отношениям ученика и учителя, наставника и воспитуемого.

Все оборвалось неожиданно.