Ловкость рук

Доводы доньи Сесилии, как всегда, были старые, всем надоевшие. Когда дон Сидонио ругался с Луисом, она всегда призывала их к миру: «Успокойтесь, успокойтесь!» И дон Сидонио быстро делал вид, что уступает жене, соглашаясь с ее доводами, которые позволяли ему прикрыть собственную трусость. Переложив на плечи жены обязанность решать дальнейшую судьбу сына, глава семьи успокаивался. Он был уверен, что одновременно исполнил долг по отношению к сыну и благоразумно уступил жене.

Сейчас он также подождал, пока жена повторит давно известные истины, и только сказал:

– Хорошо, делай, как считаешь нужным. Хочешь портить мальчика, порти. Но помни, я к этому не причастен.

И даже не посмотрев в тумбочку, дон Сидонио вышел из спальни сына.

Когда Луис пришел домой, вся семья уже сидела за столом. Как обычно, ни с кем не поздоровавшись, Луис молча занял свое место.

Частенько он приносил с собой книгу или газету и читал за столом, нисколько не обращая внимания на разговор, который вели родители и младшие дети. В этот раз Луис не читал, но и не проявлял ни малейшего интереса к обсуждению последнего кинофильма. Он жадно поглощал еду, блюдо за блюдом, ни разу не подняв от тарелки глаз.

Передавая сыну тарелку супа, отец спросил:

– На улице холодно?

Луис не удостоил его ответом. Донья Сесилия предпочла не настаивать; мальчик, как видно, был не в духе, и она боялась, что муж с ним сцепится. С необыкновенным тактом донья Сесилия постаралась переменить тему разговора.

Луису ничего не стоило солгать, если это могло принести ему хоть малейшую выгоду. Он лгал часто и беззастенчиво и даже не старался скрывать это. Ему было плевать на то, что о нем подумают домашние. Он не нуждался в чьем-либо одобрении.

На вопросы матери, не он ли прожег кресло в гостиной, Луис неизменно отвечал: «Нет». И если через некоторое время донья Сесилия окольными путями все же продолжала допытываться, зачем он это сделал, Луис бросал в ответ: «Затем, что надо». Вопиющее противоречие его ответов нисколько его не смущало.

Однажды донья Сесилия сказала сыну:

– Но почему минуту назад ты утверждал, что не ты это сделал?

И Луис, не задумываясь, ответил:

– Потому, что мне так захотелось.

Так он считал, и все должны были соглашаться с ним. А если не хотели, тем хуже для них.

Перед тем как подать третье, донья Сесилия спросила сына, не брал ли он у отца альбома с марками, в полной уверенности, что Луис будет отрицать это. Каково же было ее изумление, когда Луис, окинув стол быстрым взглядом, с безразличным видом сказал:

– Да. Брал.

Дон Сидонио не верил своим ушам. В тоне Луиса ему почудилась намеренная провокация. Ои уже готов был повысить голос, но жена остановила его жестом.

– И что ж ты с ним сделал?

Луис пожал плечами.

– Продал.

Донья Сесилия побледнела.

– Продал? Кому?

– А уж это тебя не касается.

Тон, каким он говорил, не оставлял сомнений: Луис считал инцидент исчерпанным. Делайте, мол, что хотите, от него ничего не добьетесь. Воцарилась тягостная тишина, которую прервал резкий шум; дон Сидонио вскочил на ноги и, багровый от гнева, вылетел из комнаты, хлопнув дверью.

Выходя из столовой, Луис взял Глорию под руку. Девушка была белее стены и, когда брат взглянул на нее, виновато опустила голову.

– Кому ты их отдала? – спросил он сестру. Она ничего не ответила.

* * *