Ловля собак

Открыв страницу наугад, я стал читать:
«Он поэт или философ. Его слова появляются из долгого молчания, одиночества и темноты. Их слышат иногда те, кто суетой света питается. И те не слышат, кого съела суета. Его презирают шустрые ловцы выгоды за неумение дорого продать себя. Презирают и едят плоды, созданные подобными ему, но жившими раньше; едят, сами того не замечая.
Мертвец дарит живым плоды большие и твердые. В первозданном виде их тяжело переварить. Чтобы не сломать о них зубы и не отравиться, нужно самому быть хоть немного мертвецом.
Потомки расщепляют плоды мертвеца на крошки, так что каждому из миллиона достается по одной. Вначале крошки приводят людей в восторг, но следующие поколения уже не замечают, как едят эти крошки, и потому говорят: «Мы презираем того древнего мертвеца. Его плоды несъедобны и пусты… пусты.
Мертвец должен оставаться в тени. И с темной стороны давать подсказки живым. Его слова не заставят никого действовать: он создан природой с другой целью. Его мало кто слышит: ведь мертвец приходит сюда не для того, чтобы торговать на базаре. Он появляется здесь и страдает, чтобы видеть такое, чего не способен увидеть живой.
Тем, кто купается в суете жизни, разве дано увидеть отблески тех миров? Они могут лишь услышать о них от мертвеца. Услышать и стать лучше. Принять порцию трупного яда, чтобы очиститься.
Правда, находиться в тени холодно. И мертвец очень хочет уйти в свет жизни, когда минутой слабости забывает, что темнота и неподвижность – его единственные помощники, что без них он всего лишь гниющий кусок плоти. Напоминать ему об этом – и спасать его тем самым – призваны псы душевной боли».
Я ощутил себя ребенком, который восторженно показывает родителям кляксу на листе бумаги и говорит: «Смотрите, я нарисовал нашу кошку». Я продолжал читать, забыв обо всем на свете, и лишь когда меня случайно толкнули в спину, я очнулся, захлопнул книгу и пошел с ней к кассе.
Кто-то уже услышал мою подсказку. Кому-то эти слова помогут принять себя как есть, со всеми своими несуразностями и странностями. Я хорошо делаю свою работу.
Еще я радовался потому, что смог понять, в каком режиме времени существовал последние несколько дней. Там за несколько моих суток успели написать и издать книгу. Значит, я пребывал в потоке быстрого времени. Никакой пользы из этой информации извлечь я не мог, но уточнение в знаниях всегда приятно.
Неожиданным стало для меня, что книга стоит восемьсот семьдесят рублей, но я не задумываясь отдал последнюю голубую бумажку, получив обратно порцию мишуры.
Возвращаясь к метро, проходя через турникет, спускаясь на эскалаторе и держась за поручень в поезде, я не отрывался от книги. Читал взахлеб, впитывал каждое слово, забыв о том, где я нахожусь. Да, кто-то разборчиво услышал меня во сне, очень разборчиво, до мелочей. Дизайнер тоже ощутил прикосновение. Замечательное решение с обложкой. А вот мерчендайзеры магазина не поняли, с кем имеют дело, и поставили книгу на полку с грязной белибердой о гаданиях, экстрасенсах и вампирах. Но что ж поделаешь: они механические люди, эти мерчендайзеры.
Я чуть не уехал дальше на юг, зачитавшись. Только на Павелецкой вспомнил я посмотреть на часы. Было шесть-пятнадцать. Неужели я так долго стоял в книжном, зачарованный своей находкой?!
Впрочем, не стоило тревожиться. Танцор никуда не собирался уходить. Вероятно, он даже забыл обо мне. Можно было прийти к нему и через час, и послезавтра вечером, и через месяц.
Я повернул налево и довольно долго шел вдоль шумного Зацепского вала. Минув подземный переход, я заметил, как за стеклом витрины плотный усатый мужчина привередливо провел пальцем по блестящему капоту черного Сааба… Свернув направо, я зашел на мостик через канал, минул его и по дорожке между стенами офисных зданий подошел к боковому входу Дома Музыки…
…Войдя в камерный зал, я сначала увидел ряды пустых кресел в полумраке. И только потом заметил вихрь на пустой сцене. Полупрозрачный тихо свистящий вихрь.