Ловцы человеков

Николай Ростовский получил свою звучную фамилию в детском доме, куда был подкинут совсем младенцем. Мать, скорее всего скрывавшая беременность перепуганная малолетка, не оставила в пеленке записку с именем и фамилией ребенка, хотя бы выдуманными. В таких случаях малышам давали имя и фамилию в детдоме, и та воспитательница, до которой дошла очередь называть нового подкидыша, дала ему фамилию по ее родному городу.

Видимо, из-за того, что рос он в роддоме, зная о том, что является подкидышем, у него сформировалась постоянная жажда чуда. Он жаждал, что в любой момент может открыться дверь и войдет его мама, которая вернулась к нему и заберет в настоящую счастливую семью. И у него будет отец, который научит мастерить что-нибудь. Или вдруг обнаружится, что он похищенный и спрятанный врагами сын какого-то секретнейшего разведчика, который все равно найдет его, стоит Кольке только чуть подрасти. Или вдруг у него появятся невероятные способности, с помощью которых он легко усмирит своих обидчиков.

Он непрестанно держал в себе эту жажду, скрывая ее от других и проявляя лишь в буйной игре фантазии в разговорах со сверстниками. И ненасытность по чуду приносила ему почти физические постоянные страдания от того, что жизнь проходит совершенно зря. С годами эта жажда чуда стала меняться: взрослея, он все больше ждал свершения чуда уже не извне, а от самого себя. Николай, ставший молодым человеком, слишком часто увлекался игрой воображения, представляя, как он вдруг щелчком пальцев заставляет смеяться грустного человека или одним взглядом двигает предметы и приводит в ужас всех окружающих. Ему казалось величайшей несправедливостью со времен сотворения мира то, что он не может сотворить хоть что-нибудь невероятное. Это ощущение было столь нестерпимым, что казалось, вот-вот этот нарыв прорвется и в мир брызнет что-то назревшее в Николае. Или чудо будет-таки даровано свыше за все его годы ожидания.

Замкнутый в себе, он не нашел в молодые годы пары для семьи, стесняясь общения с девушками. В разговоре с ними имеющий низкий рост и грубые черты лица Николай всегда был ужасно неловок и казался сам себе полным тюфяком и уродом в глазах противоположного пола. Вот если бы он мог удивить чем-то сногсшибательным, неестественным… На работе он был тихим, незаметным исполнителем, который никогда не нервничал и не повышал ни на кого голос. Досуг в своей крохотной квартирке Николай проводил скучно и серо, не питая страсти к алкоголю, не имея шумных друзей и каких-то увлечений. Какой интерес может быть в жизни, если ты не можешь совершить чуда?

А чудо вдруг свершилось, когда Николаю уже перевалило за тридцать.

Однажды он в отвратительном настроении возвращался в свою пустую комнатку с работы сумрачным осенним вечером через запустелый парк. Ветер гнал почернелую листву и кидал в лицо сырые хлопья первого снега, словно хотел сказать, что надо принять с отвращением правду о том, что лето не вечно. Пара то ли подвыпивших, то ли обкурившихся высоких подростков увязалась за ним. Один шел сзади, другой забегал спереди и заглядывал в глаза, диковато хохоча и подвывая:

– Дядька, дай закурить! Дай сигаретку, дядька! У, жадина! Я знаю, что куришь, если маленьким вырос… Ну дядька…

Вдруг чувство мерзости захлестнуло Николая, и в совершенно исступленном состоянии он впервые в жизни дико закричал, срывая голос:

– Да что ты за дрянь такая, посмотри на себя! Что, смешно? Смейся, сволочь!

Шедший сзади подросток ускорил шаг и вдруг замер, ошалело открыв рот, уставился на первого. Тот стоял навытяжку и, нервно дергая головой, бестолково смеялся блеющим смехом, как умалишенный. Николай резко повернулся ко второму подростку, который стал шарить вокруг себя глазами в поиске какой-нибудь палки. Нападать сразу без какого-то орудия в руке в одиночку он уже не решился. Привычка подсказывала взять выбранную жертву испугом, заставить ее побежать, а там уже поиздеваться вдогонку или сбить с ног.

– Ты чего сделал с ним, му… – не придумав ничего другого, начал демонстративно «взводиться» подросток, отводя для устрашения в сторону и назад одну руку, а вторую засовывая за пазуху, словно собираясь что-то достать.

– Стоять! Смирно стоять! – заорал во всю силу голоса Николай, которому какой-то внутренний голос подсказал, что нельзя выходить из этого исступленного состояния. Второй подросток вытянул руки вниз, открыл рот и перепуганно захлопал глазами.

– Чего, собачкой бежишь, чтоб сзади тяпнуть? – продолжал орать Николай. – Сам затявкал? Тявкай дальше! На колени, быстро! Ты тоже на колени, урод курящий! Бегите, тявкайте!

И он пошел дальше размашистым нервным шагом по парку. «Только бы скорее дойти до людей», – думал он, боясь оглянуться. Когда же он вышел к автобусной остановке, все стоящие здесь люди остолбенели при виде скачущих за ним на четвереньках и гавкающих по-собачьи подростков-переростков. Одна маленькая девочка заплакала, уткнулась в мамино пальто. Сильно нетрезвый мужичок, держащийся за фонарный столб, присвистнул:

– Ого, двух Маугли в парке нашли. А приручали чем, к-конфетками?