Спустились с холма по тропинке, оказались на мощёной булыжниками мостовой. Вполне обычная улица, каких в Старом городе много, просто упирается в холм. Невысокие, двух-трёхэтажные, навскидку примерно начала прошлого века, но недавно отреставрированные, ярко (для непривычного глаза – слишком) окрашенные дома. Впрочем, это было красиво – вишнёвый, терракотовый, алый и внезапно наглый оранжевый, как апельсин.
– Здесь, – сказала Юрате, остановившись перед вывеской «Голод и тётка».
– Смешное название, – одобрил Тим.
Вошли. Внутри были светло-серые стены, алые скатерти и занавески, красно-белый кафельный пол. Очень чисто, светло и пусто. Ни единого посетителя, и за стойкой никого. Что объяснимо, – вспомнила Надя. – У них же тут карантин. Удивительно, что вообще открыто. Тоже как «Крепость»? Только те, кто здесь к месту, могут войти?
– Нет никого, – сказала Юрате. – И не будет. Это нормально. Надо самим идти на кухню и выбирать из того, что найдём. Ничего, судя по запаху, голодными не останемся.
– Там явно есть пицца, – уверенно сказала Надя. – Пахнет, как будто только что испекли.
– Горячее тесто, томаты и сыр, – авторитетно принюхавшись, подтвердил Самуил.
– Надеюсь, она без анчоусов. Потому что пицца с анчоусами – самое страшное гастрономическое разочарование моей жизни, – вспомнил Тим.
– Я с анчоусами вообще ни разу не пробовала, – улыбнулась Юрате. – Кто-то из друзей заранее предупредил.
– Меня тоже предупреждали. Но интересно же! Я тогда был глупый и молодой.
– Зато теперь зашибись какой мудрый стал старикашка, – фыркнула Юрате. – Ладно, пошли грабить кухню. Кто любит пожрать, за мной!
В кухне было так же пусто, светло и тихо, как в самом ресторане. Плита и посуда такие чистые, словно ими никто никогда не пользовался, зато дважды в день протирали пыль. Великолепная печь для пиццы тоже чистая и холодная, явно давно ничего не пекли. Но на большом рабочем столе были разложены круглые доски с горячими пиццами, уже разрезанными для подачи на шесть частей. На четверых – добрый десяток, есть из чего выбирать.
– И бутылка вина нашлась, – сказала Юрате, открыв холодильник. – Какое-то розовое сухое. Под пиццу, по-моему, самое то. Берите еду и идёмте. В такую погоду грех сидеть в помещении. А у Тётки прекрасный укромный двор.
Вышли из кухни через заднюю дверь в небольшой внутренний дворик, с трёх сторон окружённый домами, а с четвёртой – зарослями самшита, где на траве, усыпанной золотыми кленовыми листьями, стояли четыре стола.
– Отлично! – обрадовался Самуил. – Если опять начнём обсуждать путешествия во времени и окончательно перессоримся, каждый сможет обедать за отдельным столом.
– Это вряд ли, – усмехнулась Юрате. – Я имею в виду, вряд ли мы перессоримся. Даже не потому что мы разумные взрослые люди, а просто в силу отсутствия причины раздора. Времени в привычном смысле здесь нет. Только иллюзия последовательности событий, скажем спасибо своим бедным умам за способность интерпретировать поступающую информацию привычным способом. Но подлинному положению дел наша интерпретация не указ.
– Чего? – растерянно переспросила Надя.
Она понимала все слова по отдельности, но смысл их суммы ускользал, оставляя во лбу подозрительно сладкий звон.
– Неважно, – отмахнулась Юрате. – Будем считать, я вас развлекаю. Я – мастер застольной беседы, практически тамада. Поэтому предлагаю сесть вместе. Вон за тот стол, он самый большой.
Стол был рассчитан на шестерых, поэтому вчетвером расселись привольно. Тим сразу впился зубами в пиццу, только что не рычал. Юрате снова сходила на кухню, вернулась со штопором и бокалами. Открыла бутылку буквально одним ловким движением. Разлила вино, подняла свой бокал, сказала, глядя на Самуила:
– Спасибо, дорогой, за шикарный подарок. Пью за тебя.
– А что ты называешь подарком? – осторожно уточнил Самуил.
– Ты из подвала крайне удачно вышел. Ну и мы все за тобой. Это так редко случается, что может считаться чудом. Давайте есть пиццу, пока не остыла. Если что, с ней всё в полном порядке. Я имею в виду вкус и воздействие на организм.
– «В порядке» – не то слово! – с полным ртом промычал Тим. – Лучшая пицца в моей жизни. Вот честно. А я ещё сомневался, не взять ли другую, потому что в этой грибы…
– А ты вообще чего такой невозмутимый? – спросил его Самуил. – С тобой здесь что, постоянно подобные штуки случаются? И ты привык?
– Я возмутимый! – заверил его Тим. – Просто очень голодный. Плюс читал слишком много фантастики. И в «Крепость» часто ходил. А «Крепость» всё-таки бар, не кофейня. Трезвым там остаться непросто. Выпьешь пару коктейлей, сидишь с куницей на голове, читаешь какой-нибудь старинный фантастический сборник, который Артур из ящика для книгообмена принёс, слушаешь краем уха рассказы старухи-соседки о деревенских проклятиях и приворотах, своими глазами видишь, как исчезает прямо из кресла Поэт. И от этого всё перепутывается. Что было и чего не было. Кексы, космос, глинтвейн, горячие бутерброды, травы с кладбища, машина времени, джин-тоник, невеста-утопленница, нуль-тэ.