– Я и не прошу тебя бросить его и Эгле. – Альбин нетерпеливо хмурится. – Всё, чего я от тебя хочу – чтобы ты перестал гробить себя избыточными чудесами.
От этой фразы предметы словно выцветают. Остаются одни очертания.
– Хватит. Перестань скручивать реальность в бараний рог.
Марсен прикрывает глаза. Улыбка тает, оставляя горькую складку у рта.
– Я думал, ей нравится, – шепчет он.
– Ты ошибался, – жёстко говорит Альбин. – Так тоже бывает. Разве не очевидно, что твои действия ведут к диссонансу? Разве ты не понимаешь?
Марсен снова не отвечает.
– Делай, что должен. Не нужно разрушать всё вокруг, пытаясь сделать то, чего ты сделать не можешь. Тем более, если никто тебя об этом не просил.
– Неужели? – Марсен вдруг открывает глаза, и Альбин успевает заметить, как у него сужаются зрачки. – Скажи, пожалуйста, в каких выражениях принято умолять о спасении – уже даже не от смерти, а хотя бы от страха смерти. Давай, просвети меня. Может, я что-то не так понял. А ещё лучше – научи, как в этой просьбе вежливо отказывают.
– Прекрати, – угрюмо требует Альбин. – Я тут ни при чём. Не я решил, что Сим должен умереть от una corda. Как можешь заметить, я только и делаю, что пытаюсь этому помешать. Или как, думаешь, весь такой героический ты пытаешься спасти бедного мальчика, а весь такой нехороший я тебе не разрешаю? Да, наверное, именно поэтому я вообще затеял всю возню с плеером. Не воображай, что мы в силах обменять одну жизнь на другую, только не догадываемся так сделать или боимся.
Он отходит к столу, садится и уже оттуда сообщает:
– Просто ты мне, между прочим, тоже друг. И это мой долг – остановить тебя, когда ты начнёшь пороть горячку. Люди, играющие музыку, тоже выгорают. Чаще, чем ты можешь себе представить. Рано или поздно это случается почти со всеми сильными звукомагами – когда они мнят себя способными на любые изменения реальности. Это случается со всеми, у кого «я так хочу» слишком часто совпадало с «так надо». Я видел достаточно гордецов, ослеплённых вседозволенностью. Изначальная Гармония ставит их на место. Всегда. И если они упорствуют, у них два пути. Либо una corda, либо внутренний диссонанс.
Марсен разворачивается на кресле так, чтобы видеть Альбина. Некоторое время смотрит на него, молча и внимательно.
– Я помню, что в конце лета на тебя нападает хандра, – продолжает Альбин. – По моим расчётам, ты уже несколько недель пытаешься её игнорировать. И знаешь, что? В следующий раз, когда ты повернёшься к ней спиной, она бросится на тебя и перегрызёт твою звукомагическую глотку. А я не хочу лечить от una corda ещё и тебя.
– Не сгущай краски, – Марсен чуть морщится и отворачивается. – Я в порядке.
– Ты не в порядке, – тихо отвечает Альбин, положив руки на стол. – Послушай меня хоть раз в жизни. Перестань переворачивать мир вверх тормашками. Не ищи неприятностей. Я же не прошу тебя больше никогда этого не делать, но до осени-то ты можешь потерпеть?
– Могу.
– Вот и давай. Делай, что хочешь. Обойди все кофейни в Ленхамаари, приставай ко всем хорошеньким девушкам, которых увидишь по дороге. Хочешь – вспомни все безумства, которые вы делали тогда, давно, чтобы защитить ваше направление звукомагии. Хоть в женском платье ходи. На руках. Всё, что угодно, только не сгорай до осени.
Марсен поднимает голову. Взгляд у него открытый, светлый и очень спокойный.
– Хочу переворачивать мир вверх тормашками. Это единственное, что смогло защитить нашу звукомагию.
– Нельзя.
– Вот видишь. – Он слабо улыбается и разводит руками. – Как же я дотяну?
– Второй пункт, – мрачно предупреждает Альбин. – Видимо, ты хочешь неприятностей, раз пытаешься вывести меня из себя.
– Ты мне не мамочка, – устало говорит Марсен и снова проводит ладонью по лицу.
– И слава Изначальной Гармонии, что нет, – зловеще ровным голосом откликается Альбин. – У твоей мамы никогда не хватало духу долбануть тебя демпфером и держать взаперти несколько недель. А вот у меня хватит.
Улыбка Марсена скорее снисходительна, чем язвительна:
– Ты мне угрожаешь?
– Нет. – Альбин поднимает обе руки. – Но ты уверен, что струны в больничных лампах нужны только для света?
– Я так думал, – признаётся Марсен, косясь на потолок.
– И зря. Когда-нибудь я расскажу тебе, сколько случаев внезапного диссонанса произошло в этих стенах.
Некоторое время Марсен щурится на лампы, словно впервые их видит. Когда он снова переводит взгляд на Альбина, глаза у него тёмные и тусклые.
– Ладно. Понял, – вполголоса говорит он. – Что характерно, сам же когда-то объяснял Симу, как глупо пытаться выпить мировой океан…
– Что? – Альбин удивлённо поднимает брови.
Марсен улыбается уголком рта и взмахивает рукой:
– Неважно. Ты понял, что я тебя понял?
Альбин смотрит на него недоверчиво.
– Слишком быстро, – с подозрением говорит он. – Где подвох?
– Никаких подвохов, – безмятежно возражает Марсен. – Я всё запомнил. Дорогу переходить на зелёный, конфеты у незнакомцев не брать, по лужам не прыгать, на обратном пути зайти за хлебом. Можно, теперь я пойду гулять?