Ловцы желаний

Когда настойчивый стук в дверь разбудил меня, я подумал, что прилег буквально минуту назад. В комнате было все так же темно, но уже довольно прохладно, так что я невольно поежился. Из-за двери раздался голос Алфимова:

— Яков Михалыч!

— Какого черта?! — рявкнул я, пока еще плохо соображая. — Сколько сейчас времени, Николай?

— Уже почти семь утра. Да ты дверь-то откроешь? А то у меня рука к чайнику примерзнет сейчас…

Я нашарил спички на столе, зажег лампу и впустил его. С улицы пахнуло утренним морозом. Алфимов действительно пришел с чайником.

— Горячий? — поинтересовался я.

— Уже не уверен.

Пока я одевался и приходил в себя, Алфимов разлил чай по кружкам. Кипяток пришелся как нельзя кстати и растекся по телу приятной теплотой.

— Когда приехали? — спросил он.

— Ночью.

— Мы вас вчера ждали.

— Пришлось задержаться: кое-чего на складе не оказалось. — Я подумал о том, чтобы поделиться с ним мыслями о лекарствах, внесенных Юрковским в список, но Алфимов, к моему удивлению, меня опередил:

— Ты, кстати, ту ерунду, которую тебе начальник заказывал, привез? — спросил он.

— А почему ты спрашиваешь?

— Он меня за этим и послал. А то мне делать больше нечего, как в такую рань чужие пороги обивать! — В голосе Алфимова проскользнули нотки недовольства — он не привык исполнять роль «мальчика на побегушках».

— Привез, — ответил я. — Кстати, это именно из-за них мне пришлось задержаться.

— Что, какая-то редкость?

— Не поверишь, но я, человек с медицинским образованием, про подобные препараты даже не слыхал никогда.

— И на кой они Кондратьичу? — пришла очередь удивиться и Алфимову.

Я пожал плечами, а он, глянув на часы, спохватился:

— Ну ладно, допивай чай, бери все эти загадочные склянки и идем к Юрковскому — тот уже, небось, весь свой кабинет исходил вдоль и поперек…

— Кстати, — вспомнил Алфимов, когда мы были уже на улице. — Пока ты отсутствовал, Фокусник снова беседовал с Юрковским. В кабинете они находились наедине, и этот психопат расцарапал нашему начальнику лицо. Тебя не было, и Кондратьич сам себя забинтовал, так что ты не пугайся, когда его увидишь.

— А что, санитара нельзя было попросить? — поинтересовался я.

Алфимов неопределенно пожал плечами…

— Сам Юрковский как-нибудь объяснил, из-за чего случился конфликт? — Меня это все беспокоило. — Как вообще допустили, что они остались вдвоем?

— Моей вины в том нет, Михалыч, — оправдывался Алфимов. — Часовые утверждают, будто арестант изъявил желание побеседовать «тет-а-тет», и Кондратьич, не долю думая, выставил их за дверь. У меня-то дела были, уж я бы такого беспорядка не допустил.

— Ты разговаривал после этого с Юрковским?

— В обязательном порядке, Михалыч. Он, правда, разозлен тогда был шибко, все лицо свое перебинтованное ощупывал. Со мною совершенно неучтив был. Но я не отступался, ты же меня знаешь.

Я нетерпеливо кивнул.

— Фокусник упрашивал начальника нашего разрешить письмецо переслать за границу, — добрался, наконец, до сути Николай.

— Вздор какой-то! — не выдержал я. — А может, еще телеграмму?

— Вот и я о том толкую, — поддакнул Алфимов. — И это после всего, что случилось. Якобы ему новые книжонки понадобились в срочном порядке. Свои-то, похоже, перечитал. Когда только все успевает?

— Полнейший вздор! — продолжал негодовать я. — И отказ Кондратьича привел Фокусника в такое бешенство, что тот набросился? Из-за книжек?

— Выходит, что из-за них, треклятых.

Когда мы вошли в кабинет, Юрковский действительно мерил его своей характерной походкой. Когда он повернулся, я увидел, что его лицо было целиком забинтовано, причем довольно небрежно. Видны были лишь глаза и рот.

— Ну что, Яков Михалыч, съездили без происшествий?

— В общем-то да… — ответил я и подумал: рассказать ему про волков и голову на поляне сейчас или позже?

— А у меня — вот, — он показал пальцем на бинты. — Чуть без глаз не оставил, умалишенный, язви его душу!

— Я хотел бы осмотреть и сделать нормальную перевязку, — заметил я.

— А, ерунда, — Юрковский махнул рукой. — Попозже как-нибудь. Вы привезли те препараты, что я внес в список?

Я молча подошел и выложил содержимое сумки, которую до этого держал в руках, начальнику на стол.

— Очень хорошо, очень хорошо, — начал бормотать Юрковский, увлеченно перебирая коробочки и склянки, словно ребенок, разбирающий рождественские подарки. Он, казалось, забыл о нас с Алфимовым…

— Вы меня, конечно, извините, Николай Кондратьевич, но я не уйду отсюда, пока не получу объяснений.

Юрковский замер и поднял на меня глаза. На мгновение мне показалось, что этот взгляд я уже где-то видел при иных обстоятельствах, но я тут же потерял нить рассуждений.

— Объяснения? Какие объяснения, доктор? — удивленно спросил он своим низким хриплым голосом.

— Вот именно — «доктор»! Почему доктор узнает обо всем этом, — я обвел рукой рассыпанные по столу медикаменты, — уже в городе? Почему я, медик, ни об одном из этих препаратов даже и не слыхивал никогда? И раз уж мне поручено вести докторскую практику в этом заведении, то какого черта здесь что-то происходит без моего ведома?