Ловцы

Не найдя нигде Рыжика, Володя Живодуев встревожился. Сомнения были слишком сильны, и ставка велика, чтобы все это нести в одиночку. А с кем разделить, как не с Никитиным, с дядей Федей? С ним Володя познакомился еще прошлогодним летом. У Никитина не было ноги, «отняли», как он выражался, во фронтовом госпитале.

— Кто у тебя ее, дядя Федя, отнял? У кого своей ноги, что ли, не было? — пошутил, услышав в первый раз это выражение, Володя.

— Точно, — улыбался во все свое моложавое круглое лицо Никитин, и круглые серые глаза его весело смеялись. — Был у нас там один, молоденький такой солдатик, шустрый, вроде тебя. У него, понимаешь, миной ногу, оторвало. Он и отнял! И сразу сбег на двух ногах: одна моя, одна его…

Ногу у Никитина «отняли» с припуском, теперь даже протез не к чему было прикреплять. А работал он сторожем в артели «Красные бойцы». Сюда после войны завезли обломки немецких самолетов, до сих пор остатки их моторов переплавляли в печи, отливали из металла сковородки, жаровни-гусятницы… Все это хозяйство сторожил Никитин, в проходной у него была крохотная каморка. Здесь он жил и здесь же нес службу. Сидит себе у открытого окна в своем неизменном засаленном от долгой и небрежной носки черном пиджаке, чуть выше нагрудного кармана, откуда торчит кончик костяной гребенки, привинчена «Красная Звезда» с отбитой в одном месте эмалью. Сидит молчком, улыбается и лишь иногда возьмет да и руганет проходящего за то, что по неосторожности створку его окна плечом задел.

По ближним делам дядя Федя ходил на костылях, которые, к слову, очень не любил, а вот для дальних походов, если требовалось еще и груз нести, была у него коляска на трех надувных колесах и с ручным приводом: качаешь ручки — она движется. Конечно, в гору на ней самостоятельно не въедешь, но под гору и на ровном месте — вполне сходный транспорт.

Рыбак дядя Федя — каких мало, а может, каких больше и нет в их городе.

Тут недалеко одна женщина живет, робкая, тихая, все ее только по имени зовут, Верой, она в артели уборщицей работает и тоже, как и Никитин, одинокая, муж с фронта не пришел, а детей нет. Никитин чуть что — к ней:

— Вера, подежурь за меня!

Она никогда в просьбах не отказывала, и ему и другим. Пользуясь этим, звали Веру ремонт в квартирах делать, участвовать в больших стирках, в уборке огородов, особенно когда подсолнечник поспеет и нужно семечки из шляпок выколотить в мешки. Вот Никитин запустит Веру в свою каморку, «запряжет» транспорт, костыли рядом, удилища в связке — и пошел. А вернется — за услугу рассчитается рыбой.

Как-то Володя Живодуев узнал: в мельничном каузе и выше, на ближнем повороте речки, там, где раньше мост был, а теперь одни огрызки его бывших свай торчат из воды, подуст начал брать. Веселое занятие подуста ловить. Есть особый в этой ловле азарт. Из-за пескарей: поклевка у них в точности как у подуста, и клюют они тоже на навозного червяка.

Во время повального клева выходит подуст на быструю воду и держится у дна: там, где у обычной рыбы рот, у него — хрящ, или мозоль, или что-то вроде крохотного поросячьего пятачка, только без дырок, а рот снизу, приспособлен корм со дна поднимать. Рыбачишь и не знаешь, чья поклевка. Вот нырнул поплавок, дернешь удочку на себя, рассчитывая, что будет подуст, а из речки вылетает пескарик, подавившийся кончиком червяка. И снова пескарик, и снова… Их тут!.. Дно застлано пескарями, как половиками. Расслабишься, потеряешь бдительность и вдруг — ты дернешь, навстречу — ответный рывок, подсечка до воды… Чуть сердце из груди не выпрыгнет. Вот в этом-то вся прелесть ловли подуста.

Начинает он клевать в то время, когда посинеют кончики клювиков у желторотых воробьят в старой ветле возле мельницы, когда ежевика сбросит первые белые лепестки цвета вокруг жестких шишечек завязавшихся ягод, а нахальные смоляные грачата, хоть и сами чуть ли не с родителей, притворно трясут крыльями на только что укошенном лугу, выклянчивая корм. В такое золотое время и произошла встреча Володи с Никитиным. Сенокосный дух плыл над землей, переваливая через гору, и стекал с нее на улицы города. Теплые туманы по вечерам, ползя на брюхе, крались из уремы на плоский, как стол, луг и вдруг начинали расти прямо среди стогов, куда пришел из лесу на охоту за мышами ежик. Тиха, душиста земля в эту пору, воздух не успевает остудиться за ночь, спать можно где придется, где застанут рыболовные дела.