Ловушка

В наступившей тишине Ричер сел в маленькое кресло, стоявшее неподалеку от кресла старика, чтобы слышать его слабый голос. Но кроме тяжелого дыхания, шипения кислорода и звона посуды, доносившегося с кухни, ничто не нарушало молчания. Привычные домашние звуки. Окно закрывали жалюзи из ярко-зеленой пластмассы, опущенные, чтобы в комнату не проникал свет. Где-то вдалеке, за заросшим садом, примерно в тридцати милях от дома Леона Гарбера, текла река.

— А вот и я, — крикнула из коридора миссис Хоби.

Она вернулась в комнату со столиком на колесах, на котором стоял фарфоровый сервиз: одинаковые чашки, блюдца и тарелки, а также маленький молочник и сахарница. Льняная салфетка, видимо, осталась на кухне, и Ричер увидел большой кекс, украшенный чем-то желтым. Может быть, кусочками лимона. Старая кофеварка стояла тут же, и ее окутывал аромат кофе.

— Как вы пьете кофе?

— Без молока и сахара, — ответил Ричер.

Дрожащей рукой она налила в чашку кофе и передала ее Ричеру; по пути чашка несколько раз звякнула о блюдце. Следом была протянута тарелка с куском кекса. Тарелка тоже дрожала. Кислород шипел. Старик обдумывал свой рассказ, делил его на части, подпитывая себя кислородом, чтобы довести его до конца.

— Я был печатником, — сказал он неожиданно. — Владел собственной типографией. Мэри работала на одного моего крупного клиента. Мы встретились и поженились весной сорок седьмого года. Наш сын родился в июне сорок восьмого.

Он отвернулся и окинул взглядом ряд фотографий на каминной полке.

— Наш сын Виктор Трумэн Хоби.

В гостиной стало тихо, словно в церкви.

— Я верил в понятие долга и сожалел, что не годен к действительной военной службе, — продолжал старик. — Очень сильно сожалел, майор. Но я был счастлив служить своей стране так, как мог, и я ей служил. Мы вырастили нашего сына с такими же убеждениями, научили любить свою страну и воспитали в нем желание ей служить. Он отправился добровольцем во Вьетнам.

Старик закрыл рот, вдохнул через нос кислород, потом еще раз и еще, затем наклонился и поднял с пола кожаную папку, которую положил на свои тощие колени и открыл. Он достал из папки фотографии и протянул Ричеру. Тот, ловко удерживая чашку и тарелку, потянулся вперед, чтобы взять ее из дрожащей руки старика. Это был выцветший снимок, сделанный во дворе дома: улыбающийся мальчишка лет девяти-десяти, приземистый, с веснушками и крупными зубами, на голове металлическая миска, на плече игрушечное ружье, плотные холщовые штаны засунуты в носки, чтобы походили на военные брюки с гетрами.

— Он хотел стать солдатом, — сказал мистер Хоби. — Всегда. Больше он ни о чем не мечтал, и я его тогда поддерживал. Мы не могли больше иметь детей, и Виктор был нашим единственным сыном, светом нашей жизни. Я считал, что быть солдатом и служить своей стране — отличная судьба для сына патриотически настроенного отца.

В комнате снова повисло молчание. Потом мистер Хоби закашлялся. Зашипел кислород. Снова молчание.

— Вы одобряли Вьетнам, майор? — неожиданно спросил Хоби.

Ричер пожал плечами.

— Я был слишком молод, чтобы иметь собственное мнение на этот счет, — сказал он. — Но, зная то, что я знаю сейчас, думаю, я бы не одобрял наших действий во Вьетнаме.

— Почему?

— Неправильное место, — ответил Ричер. — Неверное время, неверные причины, неверные методы, неверные действия и неправильное руководство. Отсутствие настоящего планирования, желания победить и внятной стратегии.

— А вы бы туда отправились?

— Да, отправился бы, — сказал он. — У меня не было выбора. Я тоже сын солдата. Но я бы завидовал поколению моего отца, которому было легче на Второй мировой войне.

— Виктор хотел летать на вертолете, — продолжал Хоби. — Страстно. И это, боюсь, тоже моя вина. Как-то раз я взял его на сельскую ярмарку и заплатил два доллара, чтобы он прокатился на вертолете. Это был старый «белл», вертолет для распыления удобрений. С тех пор Виктор твердо решил стать пилотом вертолета и считал, что армия лучшее место, чтобы научиться им управлять.

Он достал из папки новую фотографию и передал Ричеру. На ней был изображен тот же мальчик, только в два раза старше, высокий, по-прежнему улыбающийся, в новой военной форме, перед армейским вертолетом «Х-23 Хиллер», старая учебная машина.

— Это Форт-Уолтерс, — сказал Хоби. — В Техасе. Начальная школа пилотов вертолетов армии США.

— Он летал во Вьетнаме на вертолетах? — спросил Ричер.

— Виктор закончил вторым в своем классе, — проговорил Хоби. — Нас это нисколько не удивило. В школе он всегда был отличным учеником, особенно одаренным по математике. Хорошо разбирался в бухгалтерском деле. Я предполагал, что после колледжа он станет моим партнером и будет заниматься финансовыми вопросами. Я с нетерпением ждал этого. Чего уж теперь скрывать, сам я плохо учился, майор. Я не слишком образованный человек. И я с радостью наблюдал за успехами Виктора. Он был очень умным мальчиком. И очень хорошим. Очень умным, очень добрым, с золотым сердцем, в общем, идеальным сыном. И нашим единственным.

Его жена молчала. Она не пила кофе и не ела кекс.