Ловушка

Сейчас девушке идти на чердак тоже не хотелось. Успеет ещё. Что там может храниться? Либо ничего, либо хлам, рухлядь от прежних владельцев. Ни книг, ни ценных картин в принципе быть не должно.

— Привидение в замке есть? — зачем-то спросила сестру.

Она с испугом посмотрела на Наташу, верно ли её поняла?

— Что?

— Неупокоенный дух прежнего владельца или их родственника? — Улыбнулась, глядя в расширившиеся глаза малолетки. — Не бродит по ночам? Цепями не гремит? Секирами не машет?

Эрмелинда, застыв, сглотнула, прошептала заикаясь:

— Н-не слышала…

— Значит, нет, — постаралась успокоить девчонку, — иначе бы ты знала, — усмехнулась: «А жаль». — Ладно, идём к тебе что ли? Поговорим.

Сестра плелась позади, с опаской оглядываясь по сторонам. Гулкое эхо их шагов замирало под сводами потолка. Пфальцграфиня отметила хорошую акустику. Остановилась, приподняв голову и прикрыв глаза, тихо запела, прислушиваясь к собственному голосу… К русским словам, таким родным, согревающим…

— Час разлуки в любви словно век,
Так мучительно длятся недели.
Даже лето не радует, пусть будет снег,
Чтоб скорее дождаться капели.
Почему так устроена жизнь?
Не могу без дорог и просторов.
Но так трудно разлукой любовь проверять —
Каждый миг так отчаянно дорог.

Раскинула руки… Сквозь сомкнутые ресницы скатилась слеза. Жгучая. Живая. Голос окреп, набирая силу:

Забирай поцелуи горячего лета,
Чтоб они в январе согревали тебя.
Забирай, но в холодной постели рассвета
Вспоминай и разлука добавит огня.
Под хрипенье растерзанных струн я кричу
Как с любимой остаться хочу…

Эрмелинда замерла, во все глаза глядя на сестру, чувствуя нарастающую тревогу, жаром окатившую с головы до ног. Ей бы так! Хоть не поняла ни слова, но это… так необычно, так волнующе… На ярмарке заезжие менестрели поют совсем не так. Прижав к груди сложенные ладони, поднялась на цыпочки… Голос звал за собой… Ввысь…

Песня оборвалась так же неожиданно, как и началась.

Наташа, смахнув слезу, рассмеялась:

— Идём. — Схватила сестру за руку, бегом увлекая за собой. — Что ты, как варёная… Чопорная, жеманная, искусственная… Как ёлка синтетическая. Красивая, но не живая.

Запыхавшиеся, с шумом сбежали по ступеням на второй этаж. Девушка смеялась, потряхивая руку недоумевающей малолетки:

— Ты понимаешь, мы с тобой сёстры! Сёстры, а не враги! Если всё получится, как я задумала, мы будем счастливы!

— Это вы будете счастливы, а я… — Она вырвала руку. — Я никогда не буду. Никогда! — Раскраснелась, в порыве откровения сузив глаза, не в силах сдержать накатывающую злость. — Вы приехали и всё испортили!

— Ерунда! Я вытащу нас из бедности. Мой жених богат. У тебя будет достойное приданое, и ты станешь женой, кого полюбишь.

— Женщины не выбирают. За них решают родители и старшие родственники. Вы избавитесь от меня при первой возможности. — Дышала прерывисто, едва сдерживая подступающие слёзы.

— Да, завтра придёт торгаш, вот ему и сплавлю тебя, — рассмеялась, проталкивая Эрмелинду в дверь её комнаты, заходя следом. — Если захочешь… Успокойся.

— Он придёт в пятницу. — Прислушивалась к словам Вэлэри, её спокойному голосу.

— Ну, в пятницу… — Наташа осматривала спальню.

Ничего особенного. Как и везде. Серо, уныло, аскетично. Вот покои Юфрозины в замке сиятельного — это да… Яркие, светлые, с настроением. Ничего, скоро и они смогут себе позволить многое. На одной из подушек однотонная вышивка синего цвета. Любимый цвет «синего чулка»! Покосилась на сестру. А что, похоже!

— А господин барон, он вам, правда, не жених?

«Синий чулок» интересуется мужчинами?

— Нет, не жених.

— А зачем вы с ним целовались?

— Когда?.. Figase!

— Я видела в день вашего приезда, во дворе под окнами.

«Синий чулок» подсматривала?

— Мы не целовались. Он просто по-дружески меня обнял.

— Я видела.

Настырный «синий чулок»!

— Раз видела, значит, заметила, что я не целовалась с ним. — Вот же вредная девчонка!

— Вы ему нравитесь, — Эрмелинда замолчала, раздумывая. Вздохнула: — А ваш жених, если не граф фон Фальгахен и не барон, тогда кто?

— Вот приедет — узнаешь. Я помолчу, чтоб не сглазить. Тьфу-тьфу… — рассмеялась. Да, будет трудно переубедить малолетку с такими-то понятиями о родстве в искренности её чувств. Нужно время.

А сестра надулась: «Всё-то ей весело». Конечно, чего ж не радоваться. Титул забрала. Заберёт и то золото, что отец откладывает в качестве приданого. Немного, но хоть столько. Накрыла ладонью брошь с жемчугом, сжимая. И это отнимет.

* * *

Пфальцграф, постанывая, лежал на животе.