Ловушка

— Да ведь все кого-то жрут. — попробовали улыбнуться Ослиные Уши.

— Да пускай все… но меня-то зачем?? — я недовольно вздёрнул подбородок и запыхтел. — И ещё я хочу сказать, что раньше смотрел на Ногу, и видел не только Ногу, а нечто большее и непостижимое разуму. А теперь я смотрю на вас, и вдруг понимаю, что вы — это Ослиные Уши!.. Я это отчётливо вижу и пытаюсь постичь разумом, но невольно и очень плохо гармонирую с очерченной ясностью, с той точкой зрения про суть вещей, основные положения которой я позволяю себе забыть. Впрочем, это не важно — что и когда я позабуду. Отныне я намереваюсь настойчиво одуревать.

Ослиные Уши вздрогнули и обратились к Ноге:

— В чём дело, раскрасавица ты ненаглядная? чего это у тебя гость одуревать принялся?..

— Я не знаю. — заволновалась Нога. — Я его лишь чаем поила, да ещё он курицы покушал маленько.

— Да, я кушал печенье и курицу. — подтвердил я.

— Может быть, Филушка, вы не одуреваете, а просто сочиняете? — усомнились Ослиные Уши.

— Не знаю… сочинять я мастак, здесь готов похвастаться, но сейчас одуреваю… и с каждым вашим словом одуреваю всё больше и больше!..

— Может, вы от чая одуреваете? — засуетилась Нога. — Я вам больше чаю не налью, хлебайте прямо так воду, из ведра.

— Не припомним, чтоб от чая люди одуревали. — призадумались Ослиные Уши. — Вот когда чай одуревал — этот случай мы знаем. Этот случай мы навсегда запомним, нам тогда досталось почём зря.

Я дружески прихлопнул ладонью по чайнику, показывая, что как раз к нему претензий не имею. Чайник одобрительно присвистнул.

— Филушка, вы сказали, что сочинять мастак. — шутливо заговорила Нога. — А ведь я сразу так и подумала, что у вас поэтическая натура. Все поэты, безусловно, со странностями, с порывами во внезапное непроверенное чувство… Одурение — лишь предлог, лишь приглашение к путешествию по вдохновению. Вот одна наша подруга очень чутка к поэзии, и она несомненно была бы для вас лучшей собеседницей, чем мы…

— Какая подруга? — спросил я.

— А такая, которой вы абсолютно пренебрегаете. — послышался чей-то обиженный голосок.

Я оглянулся на дверь и принялся с любопытством разглядывать ещё одну гостью, которую до сих пор умудрялся не замечать. У порога нетерпеливо переминалась крупная резиновая кукла, схожая по росту с ребёнком трёх-четырёх лет. Очень чистенькая и хорошенькая, в скромно-шёлковом платьице голубой расцветки с вопиюще-алыми бантиками в виде роз и блестящими тесёмочками. На ножках кукла носила мягкие матерчатые сапожки до колен и трепетно-кружевные панталончики, очень симпатичного и не стыдливо зияющего фасона. Всем своим обликом кукла производила приятное впечатление, кроме очевидного досадного пустяка. У куклы не было головы. Пустая, обстоятельно обрубленная шея — и всё. Голова несомненно где-то затерялась.

— Ах да, чуть не забыли, мы ведь ещё с собой и эту принцессу приволокли! — воскликнули Ослиные Уши. — Упиралась, не хотела идти: я, видите ли, говорит, боюсь поздно вечером на улицу выходить!.. луна, говорит, способна мне навеять что-то этакое, и я в запой вдохновения окунусь с размаху!..

— Слишком чутка к поэзии, я же говорила — подтвердила Нога. — Познакомьтесь, Филушка, вы, кажется, ещё не знакомы. Это кукла Ляля.

— Здрасьте! — тихонечко сказал я.

— Здравствуйте, Филушка!

Кукла Ляля сделала изящно-неказистый реверанс и развела руками, словно извиняясь за свой странноватый вид.

— Вы весьма прелестное создание… — озабоченно подбирал я комплементы и улыбался как можно бережней. — В наших магазинах таких, пожалуй, и не купишь.

— Вас не очень смущает отсутствие у меня головы? — спросила кукла Ляля. Тихий голосок куклы, как будто плавно блуждал между оттенками радостно созревающей юности и девственной романтической печали. Так, наверное, могла бы заговорить садовая петуния с соседской иволгой.

— Теперь даже и не знаю, что меня смущает. — задумчиво сказал я. — За сегодняшний вечер я обнаружил столько полезных и неполезных отсутствий, что их количественное присутствие отсутствует в любых соразмерных умеренностях. Вот у Ноги тоже нет головы, и у Ослиных Ушей нет головы, возможно, что и моя голова абсолютно какая-нибудь безголовая. Я уже ничему не смущаюсь.

— Да-да, у нас нет голов. — радостно подтвердили Ослиные Уши и Нога.

— В этом мире, куда я нечаянно попал, природа просто так — на глазок — устанавливает свои правила и тарифы, и я чем-то напоминаю мальчика, которого природа ещё не одарила должной смелостью, и он только мечтает, как познакомиться с девочкой, одиноко качающейся в заброшенном парке на качелях.

— Это было бы так романтично, если б мальчик набрался храбрости!! — всплеснула руками кукла Ляля.

— Может быть, может быть… — поспешил согласиться я. — Мне лично для храбрости не хватает полноты абстрагирования от реальности. И свыкнуться с тем, что у вас всех, вместо голов, таится нечто более неожиданное и функциональное, чем голова. Может, и всё человечество, со временем, обзаведётся подобными функциями.