Ловушка

– Ладно, – сказал он с усилием, повернулся и зашагал совершенно в другом направлении, чем нужно было, вообще не понимая, зачем уходит, зачем нужно уходить именно сейчас, если самое главное в эту минуту – быть с ней, если ничего важнее этого для него сейчас нет. Он обернулся – ее уже не было, но ярко-зеленое пятно травы на асфальте тут же радостно бросилось ему в глаза.

Все теперь в его жизни, подгоняемой под уклон болезнями, стало не важным, не столь важным, совсем не важным. Все, кроме нее.

Но, независимо от его жизни, от того, что в ней главное, а что нет, продолжались своим чередом жизни других людей, близких ему, жизни и судьбы, что так или иначе пересекались с его судьбой. Старшая дочь его встречалась с парнем, и жена Гасанова уже не раз предупреждала его, что дело, по всей видимости, идет к обручению и надо девочке накупить всякого барахла, как будто Гасанов что-нибудь в этом понимал.

– Все деньги у тебя, – сказал он только. – А парень хоть приличный? Из хорошей семьи?

– Спасибо, что поинтересовался, – сказала жена, даже не рассердившись на него за такую слабую реакцию.

За долгие годы совместной жизни она изучила его вдоль и поперек, думала она, видела его всяким и привыкла к его невыносимому характеру, так что прояви он сейчас чуткость и излишнюю внимательность, нехарактерные для него в семье, она, пожалуй, подумала бы, что с ним творится что-то неладное. И за все эти годы не приходило ей в голову, что есть люди, которые не любят выставлять свои чувства, не любят говорить о них, но залежи добра и нерастраченной нежности могут носить в душе своей. Вскоре стали визитировать гости, и Гасанову приходилось в эти часы присутствовать в качестве главы, так сказать, семьи, встречать родных жениха, говорить с ними о чем-то, испытывая крайнюю неловкость, потому что в эти минуты он бывал очень рассеян и отвечал невпопад, а жена то и дело старалась сгладить возникшую неловкость.

– Вы член Союза журналистов? – спрашивал отец жениха.

– Член? – рассеянно переспрашивал Гасанов. – Простите, не расслышал.

– Союз журналистов, – громко, как глухому, повторял новоиспеченный родственник.

– А, да, да. Журналист.

– Давно работаете?

– Давно.

Разговор с Гасановым явно не клеился, и тогда на помощь приходила жена.

– Когда он приступал к своей журналистской деятельности, – издалека начинала она его творческую биографию, как будто Гасанов уже умер. – В городе было всего несколько газет. Он работал в самой уважаемой газете, и все его знали. У него большой стаж и опыт, но разве в наши дни это кому-то нужно? Сейчас бойкие мальчишки и девчонки работают во всех этих газетках, которых и названия не упомнишь…

Гасанов молча махал рукой – прекрати, но новые родственники с интересом стали разглядывать его, как останки доисторического ископаемого.

– А что, разве не так? – заводилась жена от его останавливающего жеста.

– Вот сейчас звания раздают направо-налево. Сопляки, что ему в дети годятся, получают «заслуженных», «народных», а о нем кто бы вспомнил…

И в глазах гостей Гасанов замечал остывающий интерес к своей персоне.

– Не напомнишь – никто не вспомнит, – вдруг жестко произнес жених. – Все надо вырывать, забирать насильно, просить нельзя…

И Гасанов подумал, что судьба его дочери в надежных руках, этот своего не упустит.

Наконец, ему надоели участившиеся присутственные дни, и он, сославшись на перегруженность на работе, перестал бывать дома к «часу гостей», отказавшись забавлять их пустыми разговорами. Работы и в самом деле было немало, и Гасанов еле поспевал готовить материалы и бегать по заданиям. Несмотря на многократные просьбы Айтен не изводить себя, а принять ее помощь, он не соглашался, как человек, привыкший жить только плодами своих трудов. Он не мог и не хотел принять помощь от женщины, и никакие уговоры тут не помогали. Айтен прибегала к последнему средству, хоть и делала это против воли, рискуя обидеть его – ей было больно смотреть, как Гасанова заездили, измордовали на копеечной его работе.

– Почему же, в таком случае, ты взял у меня десять тысяч? Разве это не те же деньги, что я тебе предлагаю?

– Это совсем другое, – убежденно отвечал Гасанов. – Это плата за труд, за конкретный труд и риск с моей стороны. А что я сейчас делаю для тебя? Ничего, чтобы стоило таких больших денег.

– Что же теперь, – говорила она. – Тебя обязательно надо огреть по голове, чтобы ты принял мою помощь?

– Смешно, – соглашался он, но денег не брал.

– Разве я не могу сделать просто подарок, – недоумевала она, – даже не тебе, у тебя дочь обручена, ей сейчас много чего понадобится. Почему ты упрямишься? Это не умно.

– Нет, нет, – настаивал он на своем, – я не привык чувствовать себя альфонсом.

– Да тебе и поздно, – говорила она, – по возрасту не подходишь.

– Давай закроем эту тему, – просил он. И закрывали.