Ловушка диагноза. О психотерапевтах, которые изобретают все больше болезней и все меньше помогают людям

В глазах психотерапевта депрессия – переживание человека, который оценивает свое положение как безвыходное и (следовательно) перестает получать удовольствие от жизни. У врача – строго определенный метод лечения. Психотерапевт благодаря своей открытости способен обнаружить взаимосвязи и менять курс. Для врача имеются причины, для психотерапевта – неясные взаимосвязи.

В этом смысле психотерапия находится в ситуации неопределенности и даже, возможно, принципиальной непрояснимости «истинных» причин ⁶.

Психотерапия связана с открытостью, потому что ищет не причины, а объяснения. Все психические переживания, в том числе и психические проблемы, поддаются исключительно объяснениям. Поэтому важно, как индивидуум интерпретирует события в контексте своей личной истории и конкретных обстоятельств. Эти толкования сильно разнятся в зависимости от человека и ситуации. Что одному внушает страх, не волнует другого. С чем один справляется, выбивает другого из колеи. Когда у одного развиваются эмоциональные и даже физические симптомы, другой лишь пожимает плечами. Почему? Потому что иначе истолковывает ситуацию. Пострадавший из примера выше воспринимает измену своей партнерши как угрозу для жизни и, соответственно, реагирует панически. Конечно, объективно его жизнь вне опасности, но он чувствует себя в жуткой ситуации и в попытке обретения эмоциональной безопасности способен навредить себе или другим, совершив, например, убийство на почве ревности.

Психика – широкое и необозримое поле. В нем нет места, откуда исходит расстройство, нет очага инфекции и сломанных костей. Причины в психике не найти, это сфера индивидуальных смыслов. Искусство психотерапии состоит в том, чтобы предложить другое объяснение, которое рождает иной образ мыслей, делая возможным иное переживание и поведение. Новое толкование не появляется чудесным образом, само по себе или благодаря пониманию и сочувствию. Оно рождается только в контакте с людьми, при учете множества обстоятельств – эмоциональных, рациональных, физических, поведенческих и социальных.

Новые или иные толкования появляются, когда исследуются психические взаимосвязи, выдвигаются и проверяются интерпретации. Или когда за внутренним переживанием предполагается смысл. Смысл ревности, возможно, в утверждении, что злость необходима ревнивцу для обретения большей независимости. С этим толкованием (или другим) пострадавший сможет жить дальше. Значение депрессии, возможно, в том, чтобы отказываться. Его можно обнаружить, если выявить, что отклоняется и против чего направлен отказ. В таком свете отказ превращается в сопротивление требованиям других или собственному внутреннему принуждению, усложняющему жизнь.

Сказанное наводит на мысль, что психотерапию надо понимать в меньшей степени как науку, а скорее как искусство. Как искусство достигать других объяснений, с помощью которых можно продвинуться дальше.

Однако следует правильно понимать данное высказывание. Объяснения и связанные с ними идентичности (кто объясняет таким образом?) – прочные структуры, которые можно изменить не по желанию, а лишь с некоторыми усилиями. В этом смысле психотерапия способна внести свой вклад, если продемонстрирует достаточно открытости для того, чтобы позволить вещам достаточно долго быть неопределенными. Психические взаимосвязи могут ведь в любой момент оказаться не тем, чем представлялись до сих пор. Воспоминание, чувство, состояние, цель могут меняться в ходе психотерапии, неожиданно возникает новое представление о ситуации. Поэтому любое утверждение способно помешать клиенту, вместо того чтобы сопровождать его на пути к новому ориентированию.

К продуктивной открытости психотерапии относится, по моему мнению, чрезвычайная осмотрительность в обращении с понятием «болезнь». Оценка «психически больной» создает впечатление, что можно легко назвать причину психической проблемы. А такой уверенностью психотерапия, однако, не располагает. Следовательно, жесткий диагноз «психически больной» или завуалированный «психически не здоровый» неуместны.

Обстоятельство, что кто-то страдает, не служит оправданием патологизации. Иначе каждый, страдающий от потери, разочарования, удара судьбы, – психически больной. Конечно, клиентам в чем-то легче, если у них диагностировано психическое заболевание и они наконец «знают», что «у них». Но в то же время и великая беда, если их кризис и потеря ориентиров объявляется болезнью, подлежащей лечению. Необходимой для психотерапии открытости гораздо больше соответствуют понятия «кризис» и «сопровождение», чем понятия «болезнь» и «лечение». Правда, психотерапевты используют почти исключительно вторую пару терминов.