Ловушка для банкира

— Ну, можно сказать и так, — ухмыльнулся туземец.

Светлана гневно на него посмотрела.

— Ух, нехристь! Может, ты и пса науськал, чтоб он меня из Илюшиной спальни выманил?

Харитон насмешливо приподнял одну бровь.

— Зачем же мне было пса науськивать, когда я и есть тот самый пес?!

— Перевертень!!!

В ужасе отвернувшись, женщина неистово закрестилась.

— Не старайся — не поможет, — фыркнул туземец. — От меня можно избавиться только одним способом — убить. Но тебе это явно не по силам.

Кормилица снова повернулась к Харитону и глянула на него с вызовом.

— Мне-то, может, и не по силам. А вот Петр Николаевич вполне с тобой справится. Утром я открою ему, кто ты есть на самом деле — тогда и посмотрим, что будет!

Туземец в ярости сжал кулаки.

— Ты кому угрожать вздумала, глупая баба?! — взревел он. — Скажешь завтра хоть слово — и твой сын отправится следом за графским наследничком. Поняла?!

Светлана оцепенела.

— Так это ты Илюшеньку убил?.. — в страхе прошептала она.

Туземец молчал. Но в его раскосых глазах ответ читался без всяких слов. Харитон поднял факел повыше, чтобы Светлана лучше его видела.

— Помни, что я сказал тебе, — произнес он холодно. — Если завтра откроешь графу правду, твой сын умрет.

И чужеземец быстро покинул погреб.

Рассвело. Бывшую кормилицу графского наследника вывели к месту наказания. На площади, возле позорного Столба, уже толпились любопытные холопы. Чуть поодаль, на возвышении, сидел в кресле Петр Николаевич Смолин. Рядом с ним, по правую руку, женщина заметила местного священника. Он всегда был добр к вдове, и сейчас смотрел на несчастную с нескрываемой жалостью. От этого взгляда ей стало немного легче. По левую руку от графа находился Харитон. В отличие от священника, он не глядел на Светлану. Туземец равнодушно рассматривал узоры на графском кресле — словно до происходящего ему не было никакого дела. А вот сам граф и не думал скрывать своего мрачного расположения духа. Надменно глянув на бритую, оборванную служанку, Петр Николаевич скривился.

— Что, шельма, поумнела, небось, пока в погребе-то сидела? Кайся, облегчи душу перед наказанием. Глядишь, и порка не такой страшной покажется.

— А в чем каяться-то, барин? — робко спросила кормилица.

Петр Николаевич сдвинул брови.