Ловушка для декана

— А чтоб тебя! — выругался он, отгибая зеркало … и включая подсветку. — Вот теперь точно «пересидим»… Ничего-ничего, дома отработаешь… Сегодня точно не отвертишься… — бормотал сердито, пытаясь руками стереть стойкую помаду с лица — безуспешно, судя по тому, как росла интенсивность его ругани. — Дай что-нибудь! У тебя ж наверняка есть какая-нибудь хрень…

Я порылась в сумке, вытащила пачку мокрых салфеток и, уже икая от смеха, предложила ему одну.

— Если не сотрется, я тебе устрою… — не договорив, он выхватил ее из моих рук и принялся с таким неистовством тереть свое почти-бородатое лицо, что мне даже жалко его стало.

— Дай, помогу… — я отдышалась, вытащила новую салфетку, встала на колени и чуть пригнувшись под низкой крышей, принялась помогать ему, аккуратно стирая следы ярко-алой помады.

Донской странно замер, откинув голову на сиденье, и под его пристальным взглядом мои движения постепенно становились все более заторможенными, руки более тяжелыми — будто он погружал меня в какой-то гипноз…

Наконец, я совсем остановилась и опустила глаза, комкая в руках испачканную салфетку.

— Что-то не так?

Он еще помолчал, потом поднял руку и провел костяшками пальцев по моей щеке — поразив меня контрастом их прохлады и жаром моей собственной разгоряченной кожи. Пальцы спустились к подбородку, подняли за него мое лицо.

— Очень многое, Максимова. Очень многое не так.

Резко отпустив меня, он вышел из машины. Я тут же выскочила следом — сама не знаю, почему.

Хотя вру, знаю — мне безумно хотелось, чтобы он все же договорил. Чтобы конкретно и популярно объяснил, что именно не так. И желательно, без своих вот этих вот своих хамских шуточек.

— Матвей… — начала было, но меня перебил окрик со стороны угла здания — женский, высокий и немного визгливый.

— Мэтти! Дорогой! — мы оба оглянулись — прямо на нас неслась полная дама в накинутом на плечи мексиканском пончо и с совершенно лысой головой. — Только не говори мне, что ты тоже куришь!

— В машину! Быстро! — зашипел мне Матвей и только сейчас я заметила, что стою без куртки.

Во всей своей красе порнографической горничной.

Мы немного замешкались, и через секунду прятаться было поздно.

Подлетев к нам, лысая дама резко остановилась, уставившись на меня, и только тут я увидела, что она не лысая, а наголо обритая, с набитой через всю голову — от лба и до шеи — татухой, напоминающей драконий гребень.

— Здравствуй, Аля, — обреченно сказал декан.

Ой, мамочки… Я шагнула назад, пытаясь как-то слиться с машиной — благо и она, и мое платьишко черные. Если не считать передника.

Вот теперь, поняла я, мы влипли по полной.

Ничего не поможет — никакие доказательства, никакие уверения, что это ошибка, что просто вот такой конфуз случился. Завтра все, кто имеет к нам с деканом хоть какое-то отношение, будут знать, что я — проститутка, что декан снял меня в одном из городских борделей, и только ради собственной репутации выставляет своей невестой…

Всё. Столичная жизнь моя кончена, можно смело уезжать домой.

— Но Мэти… — прошептала вдруг художница — таким восхищенным голосом, что я невольно вздернула голову. — Это же гениально! Деконструкция как она есть! Даже я бы не додумалась!

— Эээ… — начал было Донской, переглянувшись со мной, но Аля не слушала, явно погруженная в свои собственные представления о происходящем.



— Или это ты придумала, девочка? А, впрочем, неважно! Но какой эпатаж! — оглядывая меня, художница возвела руки к небу. — Какая экспрессия! А эти сетчатые чулки — будто рваные? А размазанная по лицу помада? Это же чистый постмодерн! Да и нарядиться до такой степени откровенно в пику всем подозрениям и сплетням… Так держать, девочка! Твое тело — только твое! Как хочешь, так и одевайся, и пусть шовинисты подавятся своей ненавистью!

Она вдруг замолчала. Сделала горестное лицо и покачала головой.

— Увы, не поймут. Не у нас. Нельзя!

Я уже смотрела на нее с опаской — как на пока еще спокойную, но грозящую стать буйной сумасшедшую.

— Что… нельзя?

— Нельзя метать твой бисер перед свиньями. Твое воззвание уйдет в никуда — не поймут, не оценят… ЗАКЛЕЙМЯТ!

Последнее слово она произнесла с такой торжественностью, что я даже прониклась, чувствуя, как меня приобщают к чему-то великому.

— Забирай ее домой, Мэтти! Я не могу позволить тебе утопить этот замечательный цветок в дерьме!

— Но… — я не знаю, что хотел сказать декан, но Аля была непреклонна, выставив руку ладонью вперед.

— Я скажу всем, что виделась с твоей милой невестой, и отныне буду затыкать рот каждому, кто посмеет даже заикнуться о том, что она женщина легкого поведения. Прощайте!

Художница развернулась и с высокой поднятой головой поплыла обратно — туда, откуда появилась, похожая на маленького, кругленького, забывшего как летать дракона.

— Что это было? — прошептала я, вконец напуганная.

— Не знаю, — честно признался Донской — тоже шепотом. — Но, похоже, нам поверили.

— Это замечательно, — я прокашлялась, заставляя себя повысить голос. — И что теперь?