Ловушка для княгини

Настасья, разгоряченная ссорой, кликнула Маланью с Забелкой.

— Вы пряник съели? — строгим голосом спросила хозяйка.

— Так ты ж сама, светлейшая, нам отдала, — испуганно пискнула Маланья.

— Никого не угощали? — не обратила внимание на ее испуг Настасья.

— Нет, ты ж сказала по-тихому, — вступилась и щупленькая Забела.

— А может кому сказывались?

— Нет, — в голос отозвались обе.

— Побожитесь, — не отступалась княгиня.

Холопки разом упали на колени, крестясь на красный угол. Настасья устало села на ложе, сутуля плечи. «Точно стены видят», — мрачно обвела она ложницу опечаленными очами.

— Княгинюшка, случилось чего? — с сочувствием прошептала Маланья.

— Кто-то князю про пряник сказал, понять не могу кто да как.

— От того он тут шумел? — предположила маленькая челядинка. — Да мы по-тихому за печкой ели, да, честно, никому.

— Да верю, — махнула рукой Настасья. «Надо же хоть кому-то верить».

День потек своим чередом, серый и тоскливый, как и предыдущие, и так бы он и погас, уступая место такой же беспросветной ночи, но от въездных городских ворот прибежал караульный: из Черноречья гости пожаловали, въехать в град просятся.

— Гости? — встрепенулась Настасья, чувствуя, как сладко сжимается сердце.

— Сказывают, боярин Вышата от князя Димитрия Андреича, — выпалил караульный.

— Дядюшка! — взвизгнула от радости Настасья. — Вели, вели немедля впустить!

— Подарки должно из дома привез, — мечтательно поддакнула Маланья.

— Подарки, — засветились глаза и у Прасковьи.

— Весточка от родителей, — улыбнулась Настасья, нетерпеливо бегая вдоль лавок и заглядывая в окна.

Названный дядька Вышата походил на коренастый гриб боровик — приземистый, с мощным торсом, широким лицом в обрамлении густых белых бровей, крупным носом и всклокоченной седой бородищей. Старость наваливалась на Вышату неотвратимым валом, но тертый боярин упирался, не давая окончательно вскочить себе на плечи. Про таких принято говорить — крепкий старик. Руками-лапищами он сгреб Настасью в охапку, расцеловывая в обе щеки.

— Ну, как ты тут, княгинюшка? Здорова ли?

— Бог бережет, — просияла Настасья, — а батюшка с матушкой как? Здравы ли? А братья?

— В здравии, и тебе того желают. Благополучно у нас все, — благодушно огладил бороду Вышата. — А князь где? — стрельнул он глазами через плечо хозяйки.

— На ловы поехал, — как можно беспечней улыбнулась Настасья, усаживая гостя за стол, — вепря загоняют.

— Вепря, это хорошо, — процедил Вышата, — все ли ладно у вас?

Настасья замерла, изучая лицо старого дядьки.

— Все ладно, — опять улыбнулась она.

— А к нам вот другая весточка прилетела, — насупил седые брови боровик.

— Какая весточка? — выронила кружевную ширинку[1] княгиня.

Вышата обвел комнату, останавливаясь на лицах челяди, ключницы Феклы, маленькой княжны.

— Я там подарочки привез чернореченские, тетушка и племяшке чего-то собрала, прикажи, княгиня, пусть на двор идут, дары разбирать.

Настасья все сразу поняла, разговор будет один на один. Радостную Прасковью из трапезной увела Фекла, за ней выскользнули и челядинки, плотно прикрыв дверь. Гость с хозяйкой остались одни, хотя теперь Настасья и сомневалась, а можно ли в этом тереме остаться в одиночестве без лишних ушей да глаз.

— Какая весточка? — повторила Настасья свой вопрос.

— Грамотицу на порог к нам подкинули, что ты у супружника своего в небрежении, что на ложе тебя не зовет, и ты дева в женах? Так ли? — Вышата вперил в нее тяжелый взгляд.

Настасья опустила глаза, густо краснея. Ответить ей было нечего.

— А еще, что ведьмой тут тебя кличут, дочерью колдуна. Это тоже правда?

— У нас все ладно, — упрямо произнесла княгиня Дмитровская. — Уж все налаживается, — добавила она, после некоторого раздумья.

Вышата придвинулся ближе, тревожно озираясь по сторонам.

— Отец вот меня послал, разведать, что здесь да как. А по лицу твоему вижу, что в грамоте-то все как есть писано.

— Да все наладится, не так-то все плохо, — неуверенно прошептала Настасья.

— Ну, вот что, княгиня, сбирайся, — хлопнул себя Вышата по широким коленям. — Домой поедем, нечего тебе здесь делать, родители заждались. Вещи вели сбирать, поутру выедем.

— Я не поеду, — немного резко ответила Настасья.

— Как «не поеду»? — приподнял густые брови боровик. — А чего тебе здесь высиживать?

А чего действительно здесь высиживать, коли родители и так уж все знают? Вот и путь к спасению, уехать и остаться живой, а на прощание Всеволоду все рассказать, чтобы сына берег, а там пусть верит али нет, то его дело. А дома, наверное, уж сугробы намело, снег пушистый на еловых лапах лежит — дернул резко за колючую ветку и хохочи, обметай подол от мягких снежинок, а тут-то больше все сосны… да слякоть.

— А снег у вас лег? — невпопад спросила Настасья.

— Чего? — не понял Вышата. — Снег? Да, уж покрыл, до Покрова еще. Так что, княгинюшка?

— По своей воле не поеду, — выдохнула Настасья, и очи защипало, — только если мой князь меня сам погонит.

— Не поедешь? — сузил глаза боровик, отчего от уголков глаз побежали глубокие морщины.

— Нет… только по воле князя.