Ловушка для княгини

Лишь когда дозор скрылся за поворотом речного изгиба, Настасья с Кряжем тихо зашуршали камышом, протискиваясь к нужному месту. Если задрать голову, то можно было увидеть мощные стены деревянной крепости. Град совсем рядом, да как попасть? За ворохом сухих стеблей оказался старый ивняк, корни деревьев как змеи извивались, уходя под лед.

— Где? — шепнул Кряж.

— Где-то там, — указала Настасья в сплетение веток и корней.

Гридень достал топор, прощупал ветки, раздвигая их в сторону, зашарил рукой.

— Есть, кольцо, — потянул что есть мочи, — туго идет, давно не ходили, — засунул лезвие топорища в щель, поковырял, еще раз дернул.

Округлая дубовая дверь оказалась у великана в руках, он просто выдрал ее, освобождая лаз. Да, одна Настасья ни за что бы не справилась.

Ход совсем не походил на просторное подземелье в Дмитрове, это была просто большая нора, пробираться по которой можно было лишь сильно согнувшись, на корточках, а кое-где и ползком. Лезть внутрь было страшно, но Настасья, стиснув зубы, начала карабкаться вслед за Кряжем. Подземелье действительно давно не посещали, то тут, то там путь перегораживали обвалы, и гридень, работая топором как лопатой, старательно разгребал землю в сторону, освобождая дорогу. Лишь изредка попадались дубовые подпорки, поддерживающие напирающий свод, под ними можно было почувствовать себя относительно спокойно. А если дальше земля совсем осыпалась? Придется как-то разворачиваться и ползти обратно. Об этом думать не хотелось. Дышать спертым воздухом становилось все труднее и труднее, от этого и движения замедлялись, делались неуклюжими и вялыми.

Постепенно подземелье принялось карабкаться вверх, это пророчило скорый выход. Быстрее бы! Кряж уперся в большой камень, надавил плечом. Камень с плеском упал куда-то вниз.

— Осторожно, это колодец, — предупредила Настасья, — нам наверх.

Юркой ящерицей гридень с неожиданной легкостью пролез по трубе колодца, уцепился за край, вылез, затем перегнулся, подавая княгине раскрытую ладонь. Настасья уцепилась за нее обеими руками, зажмурив от страха глаза. Мгновение, и княгиня уже стояла, пошатываясь, грязная и вспотевшая, у каменного колодца в Тайницкой башне родного кремля. Неужели дома?!!

— Теперь я первая, а то зашибут тебя ненароком, — отряхнула Настасья подол.

Их встретил бледный рассвет. Слабый, но Настасья все же прикрыла глаза.

— Эй, это еще кто?!! — заорал грубый голос откуда-то сверху.

— Ряжка, это ж я, али не угадал? — звонким смехом откликнулась Настасья, узнав знакомый с характерным пришепетыванием голос воя.

— Настасья Димитриевна? — эхом отозвался дозорный. — Так ты ж, светлейшая, того…

— Чего там того? Матушка с братьями живы? — задрала Настасья голову вверх.

— Да они-то живы… здоровы, здоровехоньки, — перекрестился вой.

— Вот и слава Богу, — засияла счастливой улыбкой Настасья.

— Так проводить? — неуверенно пробормотал вой.

— Сама дойду. Чай дорогу-то знаю.

Княгиня Дмитровская, подобрав грязный подол, побрела по сонному городу. За ней суровым утесом последовал Кряж. Уже на углу улицы их догнал Ряжка-дозорный.

— Настасья Димитриевна, прости за дерзость, Христа ради, но как ты в град-то попала?

— Глаза воротникам отвела, — хихикнула Настасья, — али не видишь, ведун со мной, — указала она на насупленного гридня.

В Дмитрове она никогда бы не решилась так пошутить, там вообще было не до шуток. А дома все можно. Это же дом!

Терем всполошился, забегали домочадцы. Братец Андрей, лохматый и сонный, но в кольчуге и при мече, вывалился почти кубарем с крыльца прямо в объятья сестры. За ним подбежали Роман и Борис, тоже получая свою долю приветствий.

— А матушка где? Матушка?! — закрутила головой Настасья… и увидела мать.

Елена, простоволосая, в наскоро накинутом на плечи убрусе, летела к дочери, давясь слезами. Отпихнула сыновей, взяла в тонкие руки щеки Настасьи, неверящим взглядом пробежала по чумазому лицу:

— Живая! Живая! Мы ж тебя схоронили! — Елена прижала дочь к себе до хруста в суставах. — Живая!!! Доченька, родненькая, светик мой.

Мать что-то шептала и шептала, глотая, обильно льющиеся слезы.

— Ну, чего ж ты плачешь, я же здесь. Живая и здоровехонькая, — тоже утирая слезы, произнесла заготовку от дозорного Настасья.

— А я дурная мать, я не почуяла, поверила. Прости меня, — целуя дочь в висок, прошептала Елена.

— Самая лучшая матушка, моя родненькая, — положила ей голову на плечо Настасья.

За стенами просыпался лагерь ворогов, город в крепкой осаде, но никогда за несколько месяцев Настасья не чувствовала себя так умиротворенно. Никогда она, дурная, больше не будет сомневаться в силе любви родителей и другим того не позволит.

Глава ХХХIII. Бой