Дженни оглянулась вокруг: золотистые клены… зеленая трава… утки в городском пруду… два малыша, которые что-то не поделили и теперь отчаянно скандалят на лужайке… Это и есть — жизнь. Она — такая. И эта жизнь вдруг показалась ей гораздо более реальной, чем то, что она видела еще вчера, что привыкла видеть каждый день в суетливом душном мегаполисе. Словно волшебной силой ее вынуло из шумящего, мерцающего ночного клуба и резко «забросило» на берег лесного озера. Вокруг — ночь, тишина и больше ничего. Такая тишина поначалу оглушает. К ней не можешь привыкнуть, с ней не можешь смириться… а потом не можешь без нее жить.
Она не стала выкидывать мобильный с моста. К чему? Это всего лишь символ прошлой жизни. Но не сама прошлая жизнь. Не нужно себя обманывать, расставаясь только с вещами. Сейчас, вот сейчас она родится заново по-настоящему. И в новый паспорт ей еще раз придется самой вписать новое место и дату рождения: Люксембург, Мост Адольф, десятое сентября.
…Стоял уже вечер, когда она присела за столик уличного кафе. Такое ощущение, что в барах и ресторанах собираются представители всего народонаселения планеты, кроме местных жителей. А может, все они — такие же страждущие паломники, несчастные грешники, приехавшие сюда, как и она, искать истину?
— Мадемуазель очень грустно? — спросил у нее на французском какой-то приятный с виду парень, отдаленно напоминающий Бойда. — Нет, совсем нет. Мадемуазель хорошо. — Она совершенно забыла французский! Получилось коряво и грубо.
— О, позвольте тогда разделить с вами это «хорошо».
Дженни поняла, что не соврала французу: впервые за много лет ей было хорошо. Груз свалился с плеч, очистилась совесть, и не надо больше лгать самой себе. Она любит Брета Спенсера? Да. Несмотря ни на что? Да. Дженни осознала это с таким спокойным достоинством, что поразила сама себя. За этот день, весь проведенный в созерцании другой правды, она излечилась, избавилась, навсегда распрощалась со своим прошлым. От прежних переживаний, которых она так страшилась, не осталось и следа. А еще ей было стыдно. Стыдно перед Бретом за то, что обманывала его и так позорно раскрыла карты. Стыдно перед Марком за то, что изменила ему, хотя и ничего не обещала. Стыдно перед Стивом по аналогичным причинам. Стыдно перед Мишель. Очень стыдно перед Мишель…
Дженни улетела от них, чтобы вернуться. Они не знали, что она вернется. Они не должны были об этом знать. Пока.
— А пойдемте погуляем? Я покажу вам ночной Люксембург.
Еще неделю назад она бы пошла.
— Спасибо, мсье, но я вполне сыта дневным. Я скоро иду спать.
— Я могу проводить вас. Разве вам не одиноко будет одной?
Она расхохоталась: до чего естественны эти французы! Тоже, между прочим, как дети и животные. Это особенность нации, ничего не поделаешь.
— Я люблю одиночество.
— О! А я люблю женщин, которые любят одиночество.
— Спасибо за кофе, мсье… — Дженни встала из-за столика. — Но теперь я действительно хочу побыть одна.
— Я буду ждать вас завтра здесь же! Мадемуазель!
Она снова расхохоталась в ответ. Ей было легко и свободно. Из богатейшего прошлого, в котором было много хорошего и плохого, а также из настоящего и даже будущего Дженни умудрилась отобрать и оставить себе только самое лучшее. У нее получилось снова выйти сухой из воды. Великая, гениальная Дженни Фокс! Она совершила наконец коронную сделку века: перехитрила саму себя. Она перехитрила всех демонов, которые одолевали ее многие годы. Господи, как же легко и свободно! Как кружится голова! Брет Спенсер любит ее и готов жениться, несмотря ни на что! Как он сказал? «Кем бы ты ни была на самом деле». И она тоже любит его, кем бы он ни оказался на самом деле!..
А ночью ей приснился Блейк. Мечась на нежных простынях люксембургского отеля, Дженни заново переживала кошмар девятилетней давности, с которым, как ей казалось, они навсегда попрощались сегодня днем.
Сначала приснилось лицо Блейка: оно пришло, словно привидение, из темноты, кажется, из самой преисподней, и Дженни, всхлипнув, рванула к нему, раскинув объятия. Но ноги не слушались, ноги приросли к месту и не хотели бежать. Потому что ей мешал стол. Большой, зеленый бильярдный стол. И все почему-то за ним сидели и пили вино. Там были еще Марк, Стив и Мишель. Все пили красное вино. А Дженни не пила. Они ругали ее за что-то, обвиняли и требовали объяснений. Дженни хотелось плакать от обиды: ведь она была ни в чем не виновата. Но плакать ей тоже не разрешили, как не разрешили пить вино.
Задыхаясь от обиды, она открыла глаза и внезапно поняла, что это всего лишь сон. Сейчас она проснется и все закончится. Но просыпаться было еще страшнее: она знала, что утром увидит рядом с собой одинокую постель, на которой никогда не оставался Блейк. Она проснется, а его опять нет! Она будет искать его руку на соседней подушке и поймет, что опять одна! И тогда начнется дневной, более страшный кошмар: она будет сходить с ума до самого вечера. Балкон, сигареты, кофе, душ, снова балкон…