Завернувшись в одеяло, уткнулась лицом в ладони, проворачивая случившееся в перегретом мозгу. Слова, взгляд, выражение лица коны Ирэны.
Письмо! Точно!
Может, ей что-то про меня написали? Я с трудом залезла под кровать и нащупала конверт.
«Лиссе, отправлено 26-го числа вьюжного месяца 1523-го года», — гласила надпись.
Открыв конверт, я обнаружила написанное крупным округлым почерком письмо:
На душе стало теплее. Нет, Мейер не поверит в этот поклёп. Выслушает и разберётся. А пока нужно просто как-то продержаться до его приезда.
Приняв решение, я выдохнула умиротворённо и снова потрогала болезненно припухшую щёку. Пожалуй, стоит сделать компресс. Но от облегчения накатила такая слабость, что я осела на кровать и больше встать не смогла. Снова подступила дикая жажда, но дотянуться до тумбочки с кувшином было выше моих сил.
А потом в замочной скважине повернулся ключ, распахнулась дверь и на пороге появилась кона Ирэна. Идеально прямая спина, горящие ледяной решимостью глаза, величественно спокойный голос.
— Если ты сообщишь, с кем именно изменила Мейеру, я всего лишь отдам тебя твоему любовнику. Если продолжишь лгать и настаивать на своей мнимой невиновности, то умрёшь сегодня ночью. Слово Дарлегур!
Глава 20. Жарко до невыносимости
— Что? Вы меня убьёте? — ошарашенно просипела я.
— Нет. Ты умрёшь сама, если не назовёшь имя! — решительно ответила кона Дарлегур.
— Что за бред? Но почему?
— Имя! Пока ты лжешь, из тебя утекает жизнь! Счёт идёт на часы. Кто он? Сидхар?
— Нет! — слабо возразила я, ничего не понимая.
— Ты права, Сидхар не идиот, он бы подобного не допустил. Если бы ты спуталась с ним, он был бы рядом, искать бы не пришлось. Он бы тебя никогда не оставил, напротив, бился бы за право быть с тобой… Хотя… Нет. Это не он. Он чтит законы и не стал бы поступать так. Но кто тогда? — кона Ирэна нервно сжала кулаки и заметалась по комнате, не глядя на меня. — Нет, это никак не укладывается в голове. Ни один вилерианец в здравом уме так бы не сделал. Ни один! Только если…
Она резко остановилась и посмотрела на меня. Глаза становились всё больше с каждым мгновением, и наконец стали просто огромными. И столько в них плескалось боли и страха, что меня бросило в дрожь.