Ловушка для орла

– Мы выяснили обстановку и должны подтвердить, что сообщения Майсгрейва оказались верны. Англичане обошли нас с севера и нынче переправляются через реку Тилл по Твайзельскому мосту, а также через броды на реке. Замыслили они идти на Шотландию или рассчитывают так отрезать нас от баз нашего королевства, теперь не имеет значения. И Господь свидетель, пришло наше время выступить и разбить их! У нас сейчас более выгодная позиция, мы будем наступать сверху, с холмов. Сейчас уже вечер, но завтра мы начнем сражение. Не дадим врагам напасть и разграбить милую сердцу каждого шотландца родину!

В зале раздались громкие возгласы. Все были готовы уничтожить врагов. Дэвида же подозвал король. Опять спрашивал о местности, потом поинтересовался, что он скажет об изображении на знаменах переправившихся через Тилл отрядов, и описал их. Дэвиду пришлось объяснить, что это знаки Говардов, но не самого главнокомандующего, а его сыновей – старшего сына, лорда адмирала Томаса Говарда, и младшего, лорда Эдмунда. Яков даже засмеялся: ай да Суррей, сам еще на переправе, а сыновей отправил на бойню. Наверное, ему не терпится, чтобы его дети отличились и покрыли себя славой. Благородно… и глупо. А вот на переправе, где, как ему донесли, сейчас основное скопление народа…

Яков не договорил, потому что к нему обратился пушечный мастер Роберт Бортвик, сказавший, что пока совсем не смерклось, он готов с позволения его величества развернуть пушки на север и начать обстреливать неприятеля во время переправы. Это будет такой урон, такая массовая гибель англичан! – едва не подскакивал на месте пушечный мастер. Однако Яков неожиданно отказал. На короля многие смотрели с недоумением, и он почти раздраженно ответил, что велит повесить любого, кто нынче затеет стрельбу из пушек. При этом Дэвид заметил, как у Якова забегали глаза. «Похоже, король действительно не уверен в мастерстве своих пушкарей», – вспомнив их разговор на стене, подумал Майсгрейв. Однако Стюарт желал показать себя настоящим рыцарем, когда заявил, что они встретятся с неприятелем в открытом бою.

– Это будет благородная битва, и я сам поведу вас в наступление! – горделиво произнес он.

Последнее заявление вызвало недовольство у лордов. Они говорили, что жизнь монарха слишком ценна, чтобы он рисковал собой в битве. К тому же в армии Якова собран весь цвет шотландского рыцарства, а сражаться они будут со спешно набранным английским ополчением. И наверняка справятся с ним и без короля, не подвергая священную особу монарха опасности.

– Вы хотите, чтобы я отказался от славы, когда у нас все шансы увенчать себя победой? – воскликнул Яков.

После такого высказывания, исполненного рыцарского достоинства, уже никто не пытался переубедить его величество. Стали обсуждать, кто и какие отряды поведет, откуда будет наступать и кем руководить.

Дэвиду следовало находиться в подразделении лорда Хоума и выступавшего вместе с ним на левом фланге графа Хантли с его горцами. Майсгрейву это не улыбалось: он опасался, что кто-то из горных жителей узнает его, да и не хотелось ему сражаться с соотечественниками. Как и остальные, он украсил свой панцирь синим крестом святого Эндрю, однако сказал Хоуму, что явится в его ставку несколько позже. У него тут… Ну, в общем, он договорился с одной милашкой и хочет провести с ней ночь перед битвой, предаваясь любви, а не думая, что завтра выйдет против тех, кому еще недавно присягал в верности.

На самом деле он вернулся в комнату Оданеля и переоделся в приготовленное для него облачение простого солдата. И хотя ему пришлось оставить под кроватью Оданеля свои стоившие целое состояние рыцарские латы, Дэвид был доволен: священник разбирался в вооружении, выбранная им кожаная куртка с нашитыми стальными пластинами не сковывала движений и поддавалась каждому повороту тела. Ну и, конечно, на грудь он прикрепил синий крест святого Эндрю.

Оставалось сделать еще нечто. Дэвид вернулся в пустую часовню и опять с мольбой взглянул на распятие:

– Обещаю построить каменную часовню во славу Твою, Господи, если у меня сложится все, что я задумал.

С этими словами он стал собирать сухой тростник, каким были покрыты плиты пола, сложил его кучей в углу и поджег. Какое-то время просто смотрел, как курился дымок, потом возгорелось пламя, от огня стали обугливаться сухие панели, потом язычки пламени взметнулись к деревянной резьбе, а еще мгновением спустя – к стропилам.

Когда он вышел, часовня уже горела. В самом замке из-за спешных сборов пожар еще не заметили, но этого не придется долго ждать.