Ловушка для орла

А Стэнли уже перечислял имена знатных сподвижников Якова, погибших в битве: зарублен Босуэлл, убит Аргайл, сражен Монтроз, пал Леннокс, пронзен пиками Синклер, заколот бастард короля Александр Стюарт, снесли голову Кроуфорду. По сути, Шотландия лишилась почти всех своих знатных лордов. А вот французов Ла Мотта и д’Асси зарубили сами отступающие шотландцы. Выместили на несчастных лягушатниках досаду от поражения в войне, в которую Шотландия была втянута с подачи французского короля. Да и не простили французам эту нелепую затею с длинными пиками, которая настолько себя не оправдала.

– А граф Хантли, начавший сражение первым, уцелел, – продолжал рассказывать Стэнли. – После сражения с Дакром он увел остатки своих разбитых отрядов. Так же поступил и наш любезный Хоум, тем самым сохранив часть войска. Кстати, последний даже имел наглость прислать поверенного, желавшего забрать эти дьявольские пушки. Ну да старик Суррей послал его к черту!

Стэнли хохотнул, но увидел мрачное лицо Дэвида и похлопал его по плечу:

– Выше голову, сэр. Мы разбили этих ублюдков. Хвала Господу, мы разбили их! И что бы вы ни ощущали сейчас, сегодня был прекрасный день.

Дэвид, поморщившись от боли в боку, снова потянулся за мехом с вином. Откинув голову, он пустил в рот сладкую струю. В голове сразу зашумело, а в груди разлилось тепло. И, возвращая мех, он блаженно улыбнулся:

– Воистину, милорд, сегодня был замечательный день. Этим утром я женился, остался жив под градом чугунных ядер, получил от вас прекрасную лошадь, уцелел в бою, а главное – мы защитили свою страну. Аллилуйя!

Стэнли что-то хотел сказать, но замер на миг, а потом громко рассмеялся.

– Тогда, клянусь истинным Богом, для вас этот день особенно замечательный!

Дэвид, все еще улыбаясь, шагнул в сторону. Он уходил. Он слишком устал от крови и смертей и сейчас почти с наслаждением вспоминал болотистые заводи и каменный алтарь, на котором куском сырой глины был закреплен простенький крест из ветвей. Это был славный миг – их скорое и непрезентабельное венчание с Мойрой. Теперь именно это воспоминание давало ему силы и успокаивало душу. А еще Дэвид знал, что его ждут и о нем молятся. Здесь же он закончил свои дела и может уехать. Ибо ничего ему сейчас так сильно не хотелось, как поскорее обнять свою любимую…

Эпилог

И снова было лето, снова наступил август, и пустоши Чевиотских склонов покрылись лиловым ковром цветущего вереска. При ясной погоде под бледно-голубым, как яйца скворцов, небом, в легкой дымке, за которой уходили вдаль волны горных хребтов, это было так красиво!

Леди Мойра Майсгрейв сидела среди вереска, обхватив колени руками и позволяя ветру играть отросшими светлыми волосами. Она любовалась открывшейся картиной и вдыхала воздух Пограничного края, понимая, что эта неспокойная земля между Англией и Шотландией обладает своей особой душой. Которая стала и ее душой. Ибо дикарка Мойра прижилась тут и даже перестала тосковать по морю, которого не видела уже много месяцев.

Да, она полюбила этот суровый край, край ветров, набегов и настоящей преданности, как полюбила и суровых людей, среди которых жила в замке на скале. Ей по сердцу пришлись посиделки у горящего камина в старом зале, когда все вокруг отрезано от остального мира снегами, а позже, после того как со склонов исчезал слизанный весной снег, Мойра, будучи истинной хозяйкой, следила, как отворяют загоны и отощавший скот разбредается по пастбищам, сопровождаемый вооруженными отрядами. О, без оружия тут было опасно, но Мойра прибыла из краев, где угон скота был обычным делом, и ее ничего не смущало. Порой молодая женщина думала, что, даже прожив несколько лет в клане Маккензи, она не стала там настолько своей, как нынче в Гнезде Орла. Возможно, это объяснялось тем, что тут она была всеми уважаемой леди Майсгрейв, а там – любовницей старого вождя. И все-таки главное заключалось не в законности ее нынешнего положения, а в том, что здесь Мойра познала, что такое настоящее счастье. Она любила и была любима, она чувствовала уважение и приязнь окружающих ее людей и отвечала им тем же. Когда-то давно отец Годвин сказал ей: «Жить со спокойной душой – это так много». О, теперь Мойра его понимала!