Я больше никогда не хочу ему врать и что-то от него скрывать. Это не моё, я не умею жить во лжи. И поэтому просто обязана всё исправить.
Начинаю с того, что по телефону расстаюсь с Даниэлем. Честно говорю, что люблю другого, и прошу мне больше не звонить. На душе сразу становится легче. Я сделала это не для Никиты и не для Дани — для себя. Остается сказать правду о Николь.
Стоя у окна спальни, я думаю о том, как изменится моя жизнь после этого откровения. Сложно представить. Сложно и страшно.
Это последний вечер, когда мы можем быть собой, просто Никитой Гордиевским и Софией Соловей. Старыми друзьями, бывшими возлюбленными, вчерашними любовниками… После разговора мы оба станем родителями одной маленькой девочки.
Уверена, Никита захочет видеться с дочерью и будет принимать участие в её воспитании. При этом не факт, что оставит Юлю и Шурика.
Никита подходит, обнимает и просит отложить разговор. Весь вечер он смотрит на меня точно так, как три года назад. И я знаю, что бушующий в его глазах огонь — это не просто страсть. Это то самое пламя рвущихся из сердца чувств, против которого я бессильна. И я иду на поводу собственной слабости, даю нам отсрочку.
— Хочу тебя безумно, — произношу.
И это не просто слова. Это моя безоговорочная капитуляция. Я готова быть с ним на его условиях. Сейчас он хочет меня на окне? Пусть будет на окне.
Я раздеваю его, он раздевает меня. Не прерывая неистовый поцелуй, мы срываем рубашки и расстегиваем джинсы.
— Снимай их, — командует Никита, стягивая с себя свои.
Жутко неудобно делать это стоя, но я пытаюсь. Ноги путаются в узких штанинах, и я почти падаю на пол, но он успевает подхватить.
— Ой, а у меня дежавю, кажется, — усмехаюсь, заваливаясь на него.
— Нет, всё это уже было. Ты не помнишь, как запуталась в джинсах в том номере с видом на океан?
— Всё я помню, постебаться хотела. У тебя странный фетиш — трахаться у окна с видом на море, — снова усмехаюсь.
— Трахаться у окна с тобой, если быть точным, — говорит вполне серьёзно. — Не смешно, Соня. Мне ради этого окна пришлось менять проект. Стекла тут не обычные: снаружи нас не видно, можешь не стесняться.
Стою перед Никитой абсолютно голая. Пытаюсь прикрыться руками и теряюсь, не зная, что сказать. Во-первых, я стесняюсь не посторонних глаз, а его, а во-вторых, немного в шоке от услышанного.
— Хочешь сказать, что сделал в своём доме специальное окно, чтобы отыметь меня в нём? — уточняю со смешком, потому что звучит бредово.
Он смотрит так, что холодок по спине пробегает.
— Может, я и дом для этого строил, — хмыкает и с улыбкой дёргает меня на себя. — Чтобы трахать в нём тебя, — договаривает шепотом в висок.
Тепло его тела окутывает меня невесомой шалью. Я тяну в себя дурманящий аромат его кожи.
— Ты врёшь!
— Я никогда не вру, — шепчет хрипло и проводит рукой между лопаток.
«А я вру. Или скрываю, что по сути одно и то же», — скользит неприятная мысль, но я спешно её гоню.
— Ты меня пугаешь, — признаюсь, уткнувшись носом в тёплую шею. — Ведёшь себя как маньяк.
— Это хорошо. Когда страшно, ощущения острее, — довольно усмехается и ловко разворачивает меня спиной. — Смотри, какая ночь тёмная, — кладет раскрытую ладонь на шею, вынуждая поднять подбородок. — Никто не узнает, что я с тобой сделаю.
Мы оба понимаем, что это игра. Никакой он не маньяк, и я его не боюсь, равно как и темноты за окном. Меня пугает другое.
Чувства. После его слов они льют потоком и захлестывают. Они разные и их слишком много. Не успеваю фильтровать и не понимаю их природу. Восторженные и противоречивые, они плодятся с такой бешенной скоростью, что мне до блуждающей по телу дрожи страшно.
Он сказал, что построил этот дом из-за меня? Я значу для него так много? Неужели это может быть правдой?
Смотрю на наши полупрозрачные отражения в темном стекле, а хочу посмотреть ему в глаза и увидеть в них подтверждение. Задираю голову выше и пытаюсь вывернуться, но он не дает. Прихватив шею, кладёт вторую руку на живот и тесно прижимается сзади твёрдым и горячем телом.
— Расслабляйся, Птичка, полетаем вместе, — шепчет горячо в ухо и уверенно ведёт рукой к низу живота.
Все мои смешанные чувства сначала блекнут, а затем напрочь выгорают в яркой вспышке возбуждения. Оно пронизывает тело сладкой болью, как только его пальцы доходят до нужной точки.
Всего несколько умелых движений — и пол под ногами становится мягким, а глаза заполняет кромешная тьма заоконной бесконечности.
Он притирается пахом, опаляя нежную кожу ягодиц жаром своей эрекции. Я цепляюсь за подоконник и приподнимаюсь на носочки. Пытаюсь прогнуться в пояснице. Мне не терпится почувствовать его пульсирующий член внутри меня.
— Не торопись, — просит Никита, целуя самые чувствительные точки шеи. — Смотри, какая ты красивая.
Я снова ловлю глазами наше отражение. Мы оба красивые. Моё тонкое тело в его руках выглядит хрустально-хрупким. Оно не перекрывает его торс, и я рассматриваю фрагмент его пресса и крупное бедро. Они кажутся мне совершенными.