Ловушка для Сэфес

В следующий момент сверкающие краски перед ней померкли, а впереди, в темноте, забрезжил слабый, еле видный свет. Она снова неуверенно сделала шаг вперед.

– Иди.

Под ногами – что-то совсем незнакомое. «Нет, я знаю, знаю… ломкие упругие травяные стебли, а свет впереди разросся до целого небесного свода». И она шла и шла, неуверенно, робко.

– Иди…

С каждым новым шагом прошлая память ее исчезала, но всё сильнее крепло чувство, что идет она не просто так, что она забыла что-то очень важное, нет, не забыла, потеряла. Да, потеряла!

Острая травинка царапнула голую девчачью ногу, она остановилась, с досадой пнула травяную кочку, и чуть не заплакала от обиды.

Склон невысокого холма, на котором она стояла, упирался прямо в небо, а вокруг была всё та же трава, трава, трава. И чувство безнадежной, страшной потери.

– Ниа!..

Она вскинула голову.

Там, на верхушке холма вырисовывался мужской силуэт, а в руке у него…

– Ниа, иди сюда, я нашел твою нитку!

– Папа!!! Папочка!!!

Сверкающие, разноцветные бусинки, самое главное ее богатство, и папа, какой же он добрый, какой хороший, папа, ты самый-самый, полдня бродил по жаре, по пригорку, где вчера мы с девочками играли «в секретики», и ты нашел, нашел, нашел мою ниточку!!!

Она с радостным визгом бросилась вверх по холму, навстречу человеку, которого любила больше, чем самую жизнь, не обращая внимания на острые стебли травы, которые нещадно секли ее по ногам…

***

Пустота. Вне зрения, вне слуха, вне времени и пространства. Я здесь. Я пришел отвечать к тебе, немилосердное, великое. Отвечать за то, что сделал – здесь и сейчас. За всё сразу.

По вискам резануло болью, но не физической, физическую боль можно вытерпеть, а эту… Боль, которая заполнила в тот момент его душу, он даже для себя не мог назвать – потому что ни в одном из тысяч языков, которые он знал, не было подобного слова.

Душа разрывалась на части от невыносимого, умирала – и тут же возрождалась вновь, для того, чтобы стало еще больнее. Отчаяние это не имело никаких причин, но подсознание, которое Сэфес сейчас выпустил на волю себе же в наказание, знало – за что. И карало – тем, чего он боялся больше всего.

Он умирал – тысячу раз. От сознания собственного бессилия, от страха, от тоски; по обнаженным нервам его души проходили тысячевольтные разряды – заставляя умирать снова и снова. В сумасшедшем танце иглистых всполохов в сознании и где-то, в невообразимом, он убивал себя снова и снова, не понимая уже, сможет ли остановиться, и надо ли вообще останавливаться…

***

Сидеть было чертовски неудобно. В спину упиралась какая-то дурацкая деревяшка, ноги затекли немилосердно, и еще его трясло от холода. Он попытался поглубже вздохнуть, но зубы выбивали дробь, а тело чуть судорогой не сводило.

– Эй, – позвали рядом. – Ты тут?

– А… ага… – с трудом выговорил он.

С трудом открыл глаза и огляделся.

Он, скорчившись, сидел на полу, рядом с диваном. Почему так холодно?..

– На вон, чаю выпей, он горячий, осторожно.

Какой на хрен чай?!

Полчаса назад все одеяла, которые имелись в доме, перекочевали к дивану. Ни помогло это совершенно – Пятого трясло, руки стали совершенно ледяными. Лин, доселе свершено спокойный, переполошился.

– Я его предупреждал, – завел он было свою любимую песню, но тут его осадила Кет:

– Ну и что? Давайте его укроем и просто подождем. Ничего с ним не сделается.

И точно. Ничего и не случилось.

…Чай действительно оказался горячим, и чашку пришлось отставить – пусть немного остынет. Постепенно он приходил в норму. Зубы перестали стучать, руки согрелись. Рауль помог ему перебраться на диван.

– Ну вот и всё, – сказал Пятый минут через десять. – Теперь точно – всё. Не могу сказать, что я в восторге, но…

Анжи долго смотрела на Пятого. Смотрела все это время то на него, то на Рауля. Молча. Откуда-то пришла неколебимая уверенность, что Рауль сейчас испытывает то же, что она. Желание подойти к этому худому, седому, странному. Обнять за плечи и прижать к себе. Нет, в этом импульсе не было ничего эротического. Упаси Господи. Просто.

Ну да. Жалко. Что же это за совесть такая больная у Сэфес, что за закон, зачем им каждый раз так мучаться? Какой в этом смысл? Чтобы Сэфес оставались людьми, понимали боль человеческую? Не забывали?

А зачем?

Ну да, будет красиво. Верховные, блин, стабилизаторы вселенной. Тьфу, слово-то какое. Стабилизатор-трансформатор…

Сэфес должны выполнять свою задачу. Эти самоиздевательства, эти доходящие до мазохизма муки совести, от которых корежится тело – от этого что, Сэфес станут лучше делать свою работу? Сомнительно. Скорее уж, хуже. Или только 785-ый так сходит с ума? Они и в самом деле уникальны, ни у кого из экипажей нет схожей истории.

Анжи поймала взгляд Рауля, он смотрел на нее и, кажется, ждал. И просил – шевельнулось внутри, осторожное прикосновение мысли – просьба. «Давай, за меня… сделай».

Пятый полулежал, опираясь на подушку, смотрел куда-то мимо, в ночное окно.