Ловушка для Слепого

– Именно, – подтвердил Глеб. – Стоило немалых усилий доказать, что я не верблюд. Тогда парень разговорился и по большому секрету рассказал много интересного.

– Какой разговорчивый парень, – иронически заметил Малахов.

– А его сильно обидели, – сказал Глеб. – Так сильно, что он пришел охотиться на Сивого с обрезом дробовика. А потом пришли те, кто его обидел. Это получилось так шумно, что следом за ними пришел ОМОН, и теперь они, наверное, уже справились с дверью и загружают труповозку. На грузчиках камуфляж и бронежилеты, и все это происходит в моей, черт бы ее побрал, конспиративной квартире.

– Да ладно, – все так же кисло сказал Малахов. – Что ты заладил: квартира, квартира… Ну каюсь, грешен: была у меня смутная надежда, что рано или поздно Сивый на тебя выйдет. Кто же мог знать, что он не один, а со всей братвой, которая у Кудрявого на побегушках? Самого конечно не было?

– Он же ранен, – ответил Глеб. – Где ж ему с одной рукой по пожарным лестницам шастать?

– Н-да, – с сомнением сказал Малахов. – Это, конечно, все так, но ты все же поаккуратнее. Знаешь, какая это сволочь…

– Знаю, – сказал Глеб. – Кстати, он держит заложницу. Девчонке семнадцать лет, а ее брат, на которого он через нее давил, уже убит.

– Ч-черт, – сказал Малахов. – Дело швах. Так чего ты на меня, старого дурака, время тратишь? Действовать надо, Глеб Петрович, действовать, а не байки за полночь травить! – Он порылся в карманах, вынул сигареты и опять закурил, с опаской оглянувшись через плечо, словно Маргарита Викентьевна могла обнаружиться на заднем сиденье. – Я могу помочь?

– Можете. Во-первых, надо сделать так, чтобы мне не мешали. Во-вторых, прошлой ночью подожгли не только нас с вами. В одной из подмосковных деревушек сгорел дом. На месте пожара обнаружили труп с «вальтером» в руке и две коробки – не то с морфием, не то из-под него.

– Те самые?

– Те самые. Теперь милиция наверняка роет землю, разыскивая некоего Виктора Шараева. Их надо придержать. Он мне нужен. И вообще, нельзя ли сделать так, чтобы они о нем забыли? За ним, как я понимаю, многое числится, но… В общем, на зоне ему делать нечего.

– Да ты никак в адвокаты записался?

– Не все же мне в палачах ходить, – жестко ответил Слепой. – В общем, Алексей Данилович, это моя личная просьба.

– Так уж и просьба?

– Если я скажу «условие», это будет нарушением субординации.

– Наглец… Про субординацию вспомнил. Хорошо, сделаем. Но ты уверен, что поступаешь правильно?

– Алексей Данилович, – сказал Глеб. – Вину Сивого доказать нельзя. Я его убью, и мы с вами оба знаем, "то это одновременно и правильно, и абсолютно незаконно, А этого Шараева вполне законно можно упечь лет на двадцать пять, но это будет не правильно. Как быть?

– Как быть, как бить, – проворчал Малахов. – В глаз, как белку. А не получится в глаз, бей куда попало. Хорошо бы девчонку выручить, хотя…

– Вот именно – «хотя», – сказал Глеб.

Оба понимали, что заложницы Сивого скорее всего уже нет в живых. Теперь, когда Тыква был мертв, Раскошин перестал нуждаться в его сестре. Она стала для него обузой так же, как слово «человеколюбие» давно превратилось для бывшего подполковника в пустой звук.

– Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин, – вдруг процитировал Глеб.

Как ни странно, Малахов понял его с полуслова.

– Да, – сказал он. – За одну эту девчонку его стоит пристрелить как бешеного пса.

– Вот и ладно, – устало сказал Слепой, заводя машину и разворачиваясь посреди пустой улицы. – Вы уже накурились? Там второй период начинается, Маргарита Викентьевна волнуется… Знаете, что нужно делать, чтобы изо рта табачищем не пахло? Жевать мускатный орех.

Малахов скривился.

– Гадость какая, – сказал он. – Чтобы не пахло, лучше всего вообще не курить. Как говорится, лучшее средство от перхоти – гильотина.

– Вот так всегда в этот радостный день, – снова процитировал Глеб. – Повсюду музыка, смех, улыбки…

Полковник хмыкнул, опустил стекло со своей стороны и выбросил окурок в ночь. Когда машина остановилась в полуквартале от его дома, он полез в карман, вынул оттуда что-то, издали напоминавшее надкушенный желудь, и с видимым отвращением отгрыз маленький кусочек.

– Что это у вас, Алексей Данилович? – весело спросил Глеб.

– Что, что… Мускатный орех!

Спрятав орех обратно в карман, он не прощаясь вылез из машины, слишком сильно хлопнув при этом дверцей, и зашагал по тротуару, глубоко засунув руки в карманы несерьезной курточки и равномерно жуя. Глеб проводил его взглядом и, резко развернувшись, погнал машину туда, где ждал Активист. Он только что выторговал парню свободу, и следовало проверить, какую цену тот готов за это заплатить.

* * *

Сивый, как и незабвенный бровастый генсек, любил водить машину и никогда не опускался до такого мелкобуржуазного излишества, как личный водитель. Кроме того, при его профессии и образе жизни водитель стал бы лишней парой глаз, которые рано или поздно пришлось бы выколоть, и лишним языком, который пришлось бы отрезать буквально сразу.