Ловушка для вора

От последнего слова Моисею стало совсем нехорошо. Он потупился, некоторое время рассматривал носки своих форменных ботинок, потом предложил:

— Может, в картишки?

— Играли уже, — не таким голосом, каким он выдавал сложные слова, а вполне человеческим ответил Иван Иванович.

— В шашки?

— Неохота.

— А может быть, в шахматы?

— В шахматы я не умею, — сказал Иван Иванович.

Моисей обреченно замолчал.

— Тогда я выйду покурю, — предложил он.

— Не положено, — и на это сказал Иван Иванович. — Кури здесь. Кстати, и мне дай сигареточку.

Они вдвоем задымили. Щукин сглотнул горькую слюну и отвернулся к стене.

Минут пять в купе не слышно было разговоров. Потом Моисей снова начал нудеть, тоскливо сминая в пальцах сигаретный окурок.

— Спать хочется, — говорил он, — прямо ужас какой-то. Нам всю ночь не придется спать?

— Такова служба, — степенно ответил Иван Иванович.

— Давай, может быть, в подкидного?

— Надоело.

Моисей замолчал. Густая, как табачный дым, скука клубилась вокруг него. Он вроде бы даже физически ощущал ее, как ощущают неприятный запах изо рта собеседника.

— Спать хочется, — проговорил он и, обернувшись, посмотрел на Николая. Тот молча лежал, отвернувшись к стене. — Ему можно, — неприязненно выговорил Моисей, — а нам нет. Почему так? Это же мы его охраняем, а не наоборот. Он делает что хочет, а мы, как гаврики, сидим и даже вздремнуть нет никакой возможности.

Иван Иванович не отвечал Моисею, и тот через какое-то время стал разговаривать сам с собой.

— Конечно, ему сидеть, а нам до Москвы только доехать и обратно. С другой стороны — еще неизвестно, что лучше, а что хуже. Вот ему каждый день и жилплощадь бесплатная, и горячая пища. А я уже второй день горячей пищи не видел. И с жилплощадью у меня проблемы. Тесть, старый козел, не хочет квартиру разменивать, так я с Ленкой на съемной квартире это самое… ютюсь… ющусь… Понятно, короче. Нет, а если с другой точки зрения посмотреть, так у меня отпуск бывает, мне отпускные платят, правда, маленькие… Хотя какие-никакие, а деньги. Ленке можно обновки купить, да тесть — старый козел — просил взаймы. Опять, гад, не отдаст…

Иван Иванович достал из кармана горсть грецких орехов и начал есть их, с шумом разгрызая крепкую скорлупу и бросая огрызки прямо на пол. Щукина, который стал уже задремывать, разбудил этот хруст. Моисей тоже зыркнул на Ивана Ивановича, потом замолчал и начал смотреть на него пристально, словно ожидая, что тот угостит его орешком. Но Иван Иванович молча щелкал один орех за другим.

Какие-то мысли забродили в голове Щукина. Он вдруг ощутил что-то похожее на вдохновение и подумал, что давно уже не чувствовал ничего, кроме тупой апатии и полного безразличия к себе.

Впрочем, почему безразличия?

Ведь он не пропускал мимо ушей ни одного неосторожно сказанного слова своего следователя. Другой кто на месте Николая, может быть, и прослушал бы что-то важное, но Николай-то уловил какие-то крупицы правды в речи мента, обращенной к нему, и по старой тюремной привычке отсеял их от привычной, вязнущей в ушах лжи.

— Дай орешек, — не выдержав, попросил Моисей у Ивана Ивановича.

— Последний, — сказал Иван Иванович.

Моисей замолчал.

Иван Иванович опустил руку в карман и достал еще один орешек. Разгрыз его, плюнул скорлупку на пол и снова полез в карман. Извлек еще один орешек и так же ловко разгрыз и его. Потом достал еще один.

— Ты же говорил — последний?! — возмутился наконец Моисей.

Иван Иванович удивленно посмотрел на орешек в своей руке.

— Последний, — подтвердил он. — И как он у меня в кармане завалялся?

Съев и этот орешек, Иван Иванович снова опустил руку в карман. И достал сигареты.

Моисей шумно выдохнул.

— Чего ты? — покосился на него Иван Иванович.

— Скучно, — отвечал Моисей. — Одуреть можно от скуки. И главное — спать хочу, а глаза закрою, и все плывет. Тошнит и спать не хочется.

— Это от переутомления, — авторитетно заявил Иван Иванович. — У меня тоже такое бывает.

— Слушай, — взмолился Моисей. — Сделай ты что-нибудь! Ты же это — опытнее меня, придумай, как хоть немного развлечься!

Иван Иванович закурил и выпустил струю дыма с таким видом, будто готов был прямо сейчас изречь пророчество, способное изменить ход истории. Моисей во все глаза смотрел на него.

— Ладно, — сказал Иван Иванович и, покосившись на Щукина, полез в карман своей форменной куртки, висевшей на полке рядом с ним.

Щукин открыл глаза.

— Вот, — сказал Иван Иванович, и Николай услышал восторженный голос Моисея:

— Водка!

— А ты думал, — прогудел Иван Иванович. — Первое средство от скуки. Хотел на ночь оставить, да смотрю, ты совсем измучился.

— Молодец… — сказал Моисей. — Я и правда совсем измучился. А закусывать чем? Не скорлупой же от твоих орехов.

«Скорлупа, — стукнуло в голове у Щукина. — Скорлупа ореха…»

Перед глазами его мелькнули солнечные летние вольные дни — широкий базар, многолюдная толпа и Вячик, старинный приятель Щукина, последние годы своей длинной жизни промышлявший на базаре игрой в скорлупку, — Вячик, научивший Щукина всем нехитрым премудростям этой игры.

«А что? — подумал вдруг Щукин. — Чем черт не шутит. Дай-ка попробую…»