Ловушка для Золушки

На другой день она позволила мне отвечать на телефонные звонки. Какие-то люди выражали мне сочувствие, уверяли, что безумно волнуются, умоляли принять хоть на пять минут. Жанна брала второй наушник и потом объясняла, кто со мной говорил.

Однако в то утро, когда позвонил любовник До — Габриель, Жанны не было дома. Он сказал, что знает о моем несчастье, и объяснил, кто он такой.

— Я хочу вас видеть, — добавил он.

Я не знала, каким голосом ему отвечать, от страха сказать что-нибудь невпопад я совсем онемела.

— Вы меня слышите? — спросил он.

— Я не могу вас сейчас принять. Я должна подумать. Вы не представляете, в каком я состоянии.

— Послушайте, мне нужно вас видеть. Уже три месяца я не могу к вам попасть, и теперь-то вам от меня не уйти. Мне необходимо кое-что узнать. Я иду к вам.

— Я вас не впущу.

— Тогда берегитесь! — сказал он. — У меня есть одно прескверное свойство: я упрям. На ваши несчастья мне наплевать. С До случилось большее несчастье, она погибла. Так мне приходить или нет?

— Умоляю вас! Вы не понимаете. Я не хочу никого видеть. Дайте мне время опомниться. Обещаю, что приму вас немного погодя.

— Я выхожу! — сказал он.

Жанна пришла раньше Габриеля и приняла его. Я слышала их голоса в передней на нижнем этаже. Я лежала на кровати, прижав стиснутый кулак в белой перчатке ко рту. Через несколько минут входная дверь захлопнулась, вошла Жанна и обняла меня.

— Он не опасен. Думает, наверное, что был бы подлецом, если бы не пришел расспросить тебя, как погибла его подруга, но он этим и ограничится. Успокойся.

— Я не хочу его видеть.

— И не увидишь. С этим покончено навсегда. Он ушел.

Меня приглашали. Я встречалась с людьми, которые не знали, как со мной обращаться, и ограничивались тем, что, расспросив Жанну, желали мне бодрости.

Однажды в ненастный вечер Жанна устроила даже маленький прием на улице Курсель. Состоялся он за два-три дня до нашего отъезда в Ниццу и был для меня своего рода экзаменом, генеральной репетицией перед моим вступлением в новую жизнь.

Жанны поблизости не оказалось, когда я увидела, что в одну из зал на нижнем этаже, где я находилась, входит никем не приглашенный Франсуа Руссен. Жанна тоже заметила его и, переходя от одной группы к другой, спокойно направилась ко мне.

Франсуа объяснил мне, что явился не как назойливый любовник, а в качестве секретаря, сопровождающего своего патрона. Тем не менее он, видимо, был очень не прочь напомнить о себе и как о любовнике.

Взяв Жанну под руку, я велела Франсуа уйти.

— Мне необходимо с тобой поговорить, Мики, — настаивал он.

— Мы уже поговорили.

— Я не все тебе сказал.

— Ты мне достаточно нарассказывал.

Я увела Жанну подальше от него. Он тотчас же ушел. Когда он надевал в прихожей пальто, его взгляд скрестился с моим взглядом. Глаза его не выразили ничего, кроме ярости, и я отвернулась.

К ночи гости разошлись. Жанна долго обнимала меня, сказала, что я оправдала ее надежды и что нам все удастся, уже удалось.

НИЦЦА

Отец Мики, Жорж Изоля, был очень худ, очень бледен и стар. Голова у него тряслась, он смотрел на меня глазами, полными слез, не решаясь поцеловать. А когда он все-таки меня поцеловал, я разрыдалась. В это мгновение я пережила нечто совершенно нелепое: я не чувствовала себя ни испуганной, ни несчастной; напротив, я ошалела от счастья, от того, что он так счастлив. Кажется, я на несколько минут забыла, что я не Мики.

Я обещала отцу снова его навестить, уверяла, что выздоровела. Я оставила ему разные подарки и сигареты, но при этом у меня было ощущение, что я делаю гнусность. Жанна увела меня. В машине она дала мне выплакаться, затем, извинившись, сказала, что должна воспользоваться моим состоянием: она условилась о встрече с доктором Шавером. Жанна сразу же повезла меня к нему, так как считала, что со всех точек зрения лучше, чтобы он видел меня именно в этом состоянии.

Шавер действительно пришел к выводу, что свидание с отцом было для меня сильной встряской и может задержать мое выздоровление. Он нашел у меня крайнее физическое и нервное истощение и велел Жанне ограждать меня еще некоторое время от общения с людьми. Этого она и хотела.

Доктор Шавер оказался именно таким, каким я его помнила: грузным, с бритой головой и толстыми руками мясника между тем я видела его только раз между двумя вспышками белого света, до и после моей операции. Он сообщил мне, что его зять, доктор Дулен, беспокоится за меня, и показал мою историю болезни, которую тот ему переслал.

— Почему вы перестали к нему ходить?

— От этих сеансов, — вмешалась Жанна, — она приходила в ужасное состояние. Я позвонила ему, и он сам счел за лучшее их прекратить.

Шавер был старше, а может быть, и решительнее Дулена и сказал Жанне, что обращается не к ней и будет ей признателен, если она оставит нас на наедине. Жанна наотрез отказалась.

— Я хочу знать, что с ней делают. Я вам доверяю, но не оставлю ее наедине ни с кем. И она, и вы можете говорить в моем присутствии.