Ловушка на зверя

— Я только это… спасибо хотела сказать… и еще одно: вы на Настасью Платоновну не сердитесь, ежели что… Она одна росла, привыкла сама себе хозяйкой быть… — Глаша смущенно теребила растрепанную косу.

Белов только и закатил глаза.

— Иди уже, заступница. Хотя стой! — он внимательно посмотрел на кровать и обернулся к замершей Глаше. — Сюда пойди!

— А… — она с испугом посмотрела на преображенца. — Вы же…

Григорий мстительно выждал с минуту и потом приказал.

— Кровать перестели, дура! Я что, на этих простынях спать должен?

— А это, — девка выдохнул, — это я мигом, барин!

Она так привычно прошла к сундуку, где хранилось сменное белье, что преображенец все-таки расхохотался.

— Васька, а ну подь сюды! — рявкнул Белов так, что Глаша закрыла уши руками. Денщик влетел в комнату. — Опять под дверью слушал?

— Слушал, Григорий Петрович, — признался тот.

— А я тебе давеча что говорил?

— Так то давеча было… тем более, Глаша здесь осталась, — Василий бросил на свою невесту пламенный взгляд, та с наигранным стыдом потупила глаза.

— И что бы ты сделал, коли я девку твою на кровать повалил? — фыркнул Григорий.

— Не могли вы такого сделать, Григорий Петрович! — возразил денщик.

— Это еще почему?

— По благородству вашей души.

Белов криво усмехнулся, было видно, что столь слепая вера денщика ему приятна.

— Постель приберите и чтоб я вас больше здесь вдвоем не видел! — он вновь отошел к окну, взглянул на разом потемневшее небо. — Глашу к Петру проводи, пусть с ним грозу переждет, я проверю.

— Так точно!

Слуги вышли. Белов еще немного постоял, отстраненно наблюдая за белыми сполохами молний, потом отошел вглубь комнаты, сел за письменный стол. Надо было написать письмо родителям и известить их о выборе единственного сына.

Через час Гриша смял очередной лист бумаги и раздражением отшвырнул перо. Нужные слова все не находились. Зная мать, гвардеец не хотел, чтобы послание было слишком резким, в то же время оно предназначалось отцу и не должно было навести на подозрения, что единственный наследник начал страдать слабоумием и повышенной чувствительностью.

Все еще раздумывая над посланием, преображенец подошел к окну. Гроза уже отгремела, солнце вновь показалось на небе, и в его лучах мокрая трава блестела, точно бриллианты на имперской короне.

Григорий прислонился плечом к стене. Садясь за стол, он скинул мундир и теперь сквозь тонкую ткань рубашки ощущал все шероховатости бревен, из которых были сложены летние казармы полка.

Напротив окна деревенские мальчишки с гоготом и шумом пускали кораблики в огромной луже, прутиками отталкивая щепки и прочий мусор.

Белову до безумия захотелось перемахнуть через подоконник, пробежаться по траве босыми ногами и запустить с мальчишками нет, не кораблик, но воздушного змея.

Григорий усмехнулся. Что за ребячество. Хотя, будь у него сын, никто не посмел бы назвать это ребячеством. Сын. Интересно, какой он будет? Почему-то виделся русый мальчик с огромными, серыми, как у Насти глазами.

При мыслях о невесте гвардеец вздохнул и отошел от окна. Захотелось вновь увидеть Настю, ощутить запах мяты у лесного ручья и хоть на минуту позабыть о случившемся днем. А еще — уговорить переехать в более безопасное место.

Белова очень беспокоил погром, который был учинен в комнате фрейлин. А более беспокоило то, что пострадали лишь платья.

Григорий сомневался, что это дело рук Головиной — та была скупа и отправила бы верных слуг, которых зверь легко бы опознал по запаху. Оставалась Марфа, но она злилась скорее на самого Григория, нежели на Анастасию Збышеву, да и придумала бы статс-дама в качестве мести что-то более изящное, чем разорение и испачканное фрейлинское платье.

Раздумывая над предстоящим разговором с невестой, Григорий быстро надел мундир, застегнул на все пуговицы, открыл дверь, и замер, с недоверием глядя на высокого седого человека, стоявшего по ту сторону порога. Потом шумно выдохнул и отступил на несколько шагов назад, позволяя пришедшему войти.

Тот усмехнулся и шагнул в комнату:

— Ну, здравствуй, Гриша.

— Батюшка, — преображенец почтительно склонил голову, по-звериному настороженно наблюдая за отцом.

Тот прошелся по комнате, потом присел на стул, закинул ногу на ногу и строго посмотрел на сына.

— Полагаю, ты прекрасно представляешь причину моего приезда…

— Решили подышать морским воздухом? — за неимением второго стула Григорий сел на кровать и скрестил руки на груди точь-в точь копируя отца.

— Встань! — потребовал тот.

Преображенец криво усмехнулся. В представлениях Белова-старшего, сын должен на ногах выслушивать наставления отца. В том, что наставления будут, Гриша не сомневался и потому остался сидеть, намеренно показывая отцу, кто хозяин комнаты.

Петр Григорьевич нахмурился еще больше, на лбу явственно обозначились морщины.

— Гришка, не балуй… — процедил он.

Еще несколько лет назад от такого тона Григорий бы вздрогнул и поспешил вскочить на ноги, но теперь лишь покачал головой.

— Ты ко мне приехал, не я к тебе, — непочтительно напомнил сын, вновь слегка наклоняя голову на бок.