— Не надо так… — она как-то сразу сникла, на красивом холеном лице проступили черты испуганной немолодой женщины, — я не ради себя прошу. У Николая вчера сердце схватило, скорую вызывали.
— Бедный дядя Коля! — глаза его были колючими и холодными.
— Костя, зачем ты так?!.
Александре показалось, что женщина сейчас расплачется на глазах у всех.
— Ладно, я поговорю с Ольгой. Но многого от этого разговора не ждите, она уже не ребенок, как бы вам этого не хотелось. Это все? Или еще что-то?
Она посмотрела на него глазами побитой собаки:
— А ты с ней вместе не зайдешь к нам?
— Странный вопрос, ты же знаешь, что нет. Извини, если у тебя больше ничего не случилось, я бы хотел остаться со своими друзьями.
Женщина поспешно пробормотала что-то, прощаясь, и стремительно вышла из кафе.
И тут Александры, наконец, дошло, почему лицо этой женщины показалось ей таким знакомым. Господи, как же она сразу не поняла! Костя был удивительно похож на свою мать.
Какое-то время все сидели молча. Костя достал сигарету, но, ругнувшись, выбросил ее в пепельницу, не прикурив.
— Зря ты так. — Саша удивилась собственной наглости. Но она была уверена, что озвучила общее мнение.
— Молчи! Что ты понимаешь?
— Я понимаю, то, что вижу. Я вижу, что твоя мать пытается наладить с тобой отношения. И вижу, как ты унижаешь ее на глазах у своих друзей.
— Не лезь не в свое дело.
— Да, я полезла не в свое дело. Извини. — После этих слов Александра встала из-за стола, взяла сумочку и, извинившись, ушла.
Молчание за столом стало еще более напряженным.
— Ну и пусть. Подумаешь, велика важность!
— Ты прав! — Макс похлопал его по плечу, — одному лучше.
Полина удивленно покосилась на мужа, а Костя нахмурился еще больше.
Уже подходя к дому, Костя убедил себя, что никаких проблем нет. Сейчас они быстро помирятся, и все станет на свои места. При желании Костя мог быть очень милым, особенно, если нужно было задобрить своих подружек или загладить вину.
Саша сидела за столом, и что-то чертила на листке бумаге. Когда он зашел, она мельком оглянулась и продолжала заниматься своим делом. Костя подошел, и, обняв, поцеловал в затылок.
— Солнце, не дуйся. Я просто потерял над собой контроль.
— Ты не терял ничего — ты и не собирался контролировать себя. Ты же нарочно раздуваешь в себе обиду.
— Что ты понимаешь? Тебя мать не бросала!
— Меня отец бросил. Это тоже, знаешь ли, не фунт изюму.
— Ты не представляешь, с каким трудом мой отец пережил ее предательство!
— Твой отец — взрослый человек. И он должен был объяснить тебе, несчастному потерянному мальчишке, что ты не виноват ни в чем! Ты же не знаешь, что произошло тогда, много лет назад, на самом деле! В конце концов, существуют же еще и интимные отношения! Да! И не надо морщиться — тоже мне, святая наивность. Наши папы и мамы сделали нас именно этим способом. А вместо того, чтобы в первую очередь подумать о состоянии сына, твой родитель, видя, как сын ожесточается и отчаивается, не сделал ни-че-го, чтобы смягчить его потерю. В том, что ты стал моральным калекой, виновата не только твоя мать! Видимо отец тоже отличился здоровым эгоизмом…
— ПРЕКРАТИ! — Костя не знал, что происходит, но то, что она говорила, было неправильно, неверно! Это мать его предала! А отец — несчастный, слабый человек, не сумевший справиться с потерей и нуждающийся в поддержке… собственного маленького сына. Что-то в этой новой картине было наизнанку, не вязалось с тем, с чем он привык жить, с его пониманием. Терзания сомнений и беспокойства Костя смог обратить только в гнев:
— Не смей больше говорить на эту тему! Кто ты вообще такая?
— Я? Да никто. Так, случайная знакомая… на пляже познакомились… Я тогда еще камешек нашла, вот этот — и она пальчиком указала на «куриный бог», лежащий в книжном шкафу, — Зачем ты мне соврал, что не видел записки? Поиздеваться хотелось? У тебя получилось.
— А ты? — Старая обида поднялась со дна мутным облаком, задетая общим смерчем ссоры, — Сама ведь сбежала!..
— Неужели ты не понимаешь, как мне тяжело было прощаться с тобой?
— Зато мне было легко! Когда я проснулся утром и обнаружил, что тебя нет. Нигде. Ну, конечно, кто я такой, чтобы считаться с моими чувствами!
— Нет у тебя никаких чувств,
— Что? — он слегка оторопел.
— Нету у тебя чувств. Пусто. Ноль. — Саша шла напролом, либо достучится до него… либо слишком поздно.
— На себя посмотри — у него заходили желваки, — тоже мне, психолог. Глыба льда.
— Согласна. — Саша встала и вышла из комнаты. — Хорошо, что этот разговор состоялся прежде, чем стало слишком поздно. Я не буду ничего доказывать. Я уже навоевалась с призраками на много лет вперед. Это — твоя жизнь, и только ты в состоянии что-то в ней изменить.
— Да… Ты права — он вдруг стал совершенно спокоен, — чего я, действительно, завелся. — Откуда-то взялось отчаянное желание причинить ей боль. — Знаешь, почему ты так заступаешься? Потому ты что сама такая же. Предательница.
Это был запрещенный удар. Но Александра научилась держать удары, внешне даже бровью не повела:
— Может, да, а может, нет. Ты этого не узнаешь.
— Очень надо!..