Ей не хотелось верить в жестокость намерений этого бесшабашного озорника, который пошел на поводу у своих желаний и забрался в чужое окно. Он не предполагал, что может оказаться поругана не только чья-то гордость, но и разбито сердце, разрушена жизнь, надежды. Сейчас такое поведение казалось ей невероятно жестоким.
Но мужчины, несмотря на все свое обаяние, обычно эгоистичны, и герцог не исключение.
— Простите, — тихо и искренне произнесла она. — Это был безобразный поступок.
Герцог положил руки на колени, но тут же снова уронил их.
— Да, — пожал он плечами.
— А вы в своей жизни никогда не совершали ничего постыдного?
Он медленно повернулся к ней и угрожающе прищурился. Женевьева храбро встретила его взгляд. К сожалению, ей не удалось приподнять бровь. Как бы ей хотелось, чтобы у нее было свое особенное ироничное выражение лица! И в этом она завидовала герцогу.
— Это произошло со мной, — напомнил он.
— Ах да!
Его губы тронула чуть заметная улыбка. Твердые, очень мужественные и податливые губы. Наверное, такие хороши для поцелуя.
— А Йен извинился перед вами?
— Я ему не позволил. Все равно я не поверил бы ему. Он сожалел лишь о том, что попался. Сожалел, что я помешал им обоим прежде, чем они смогли продолжить начатое. Но сожалеть о том, что он неотвратимо изменил мою жизнь? Лишил меня возможного счастья? Сомневаюсь, чтобы он вообще об этом думал. Я хочу заставить его пожалеть о содеянном.
Господи! Неужели его сердце и вправду было разбито? Или это в нем говорила уязвленная гордость? Недаром ходили легенды о том, что случалось с людьми, которые перешли герцогу дорогу.
— Возможно, если бы вы ему это объяснили… — осторожно начала Женевьева.
Герцог раздраженно вздохнул:
— Ради Бога, мисс Эверси. Я мужчина. Я не собираюсь всем рассказывать о своем счастье, Я либо стреляю на месте, либо мщу потом. И то и другое у меня отлично получается.
«Мщу потом…»
И тут до Женевьевы дошло. Она раскрыла рот, но тут же одернула себя.
— И я должна стать вашей местью?
Снова затравленное молчание. Он смотрел на нее другими глазами, придумывал новую стратегию.
— Что вы намеревались сделать? Соблазнить меня и бросить? «Ха-ха, смотри, Йен Эверси, я обесчестил твою сестру так же, как ты обесчестил мою невесту».
Женевьева могла поклясться, что этот чертов герцог с трудом сдерживал улыбку.
— Обесчестил?
Она свирепо посмотрела на него.
— Что ж, если вы так говорите… — мрачно продолжил он.
Сейчас ее дразнить было опасно.
Казалось, Женевьева должна была испытывать шок, негодование и ярость. Она должна была гневно посмотреть на него и убежать прочь, должна была сделать герцогу выговор.
Но вместо этого ей ужасно хотелось поступить как-то иначе, например, улыбнуться.
Герцог заметил ее нерешительность и не преминул ею воспользоваться.
— Это сработало бы?
Женевьева вздохнула.
— Возможно, если бы я оказалась более сговорчивой, — заверила она его. — И меньше любила Гарри. В конце концов, вы ведь герцог.
— А это впечатляет, — договорил он. — Да, вы не очень-то шли мне навстречу. Наоборот, пытались соблазнить меня другими молодыми дамами. Должен сказать, Оливия произвела на меня впечатление. Вы умеете нарисовать притягательный портрет человека, и я был почти убежден.
— Ничего подобного.
Герцог снова рассмеялся — низкий, мужской смех.
Женевьева заметила, что Гарри повернулся к ним. Он прикрыл глаза рукой, выронил клюшку для гольфа, и стоявшие рядом девушки рассмеялись.
— Что ж, мы пришли к выводу, что месть, которую вы планировали, не сработает, — твердо сказала она своему странному новому другу. — Теперь вы захотите застрелить Йена? Я этого не позволю.
— Не позволите? Закроете его свои телом? Было бы очень жаль. И вы уверены, что не желаете, чтобы я скомпрометировал, обесчестил и бросил вас?
При других обстоятельствах подобный вопрос ни за чтобы не вызвал у Женевьевы улыбку. Её мать внушила ей ужас к таким словам, за каждым из которых крылось глубокое значение и своя история.
Но она все же улыбнулась.
И тоже предстала в новом свете.
Герцог улыбнулся в ответ, словно этот разговор доставлял ему небывалое удовольствие.
Какая странная беседа! Совсем недавно они поставили все с ног на голову. Не важно, было ли разбито его сердце или только уязвлена гордость. И все же…
Тут у Женевьевы мелькнула новая мысль.
— А вы бы действительно все это сделали? — Ей не хотелось повторять слова «компрометировать», «соблазнять» и «бросать». — Конечно, это невозможно. Я просто хочу знать.
Герцог перестал улыбаться, отвернулся и принялся лениво обрывать маленькие ромашки, которым угораздило вырасти поблизости.
— Не следует задавать такие вопросы, на которые в глубине души вы не хотели бы получить честный ответ.
Герцог взглянул ей прямо в глаза без тени улыбки, с горестным выражением признания, словно предупреждая не забывать о том, кто он.
— Но я вам нравлюсь, — с укором произнесла Женевьева.
— Вздор! Вы слишком умны. А от этого одни неприятности. Я и минуты не мог бы прожить спокойно, зная, что вы видите меня насквозь.
Женевьева весело рассмеялась — ее смех такой живой и задорный.