Ловушка страсти

Женевьева легла на спину и закинула руки за голову.

— Хмм…

— Вот уж точно.

— А это хорошо?

— Ты можешь представить что-нибудь более прекрасное?

Совсем непростой вопрос. Женевьева принялась размышлять над ним, но не ответила. Она была сонной и задумчивой.

— Поверь мне: такого никогда не было, — услышала она сквозь сон.

Она проснулась перед рассветом в остывшей комнате под одеялом, и герцога рядом уже не было.

Возвращаясь в свою спальню, Монкрифф остановился перед комнатой Йена. Он не сумел удержаться и с силой ударил в дверь кулаком.

Раздался ужасный стук и грохот, словно Йен свалился с кровати.

Однако он не успел даже взяться за ручку своей двери, как Алекс уже был у себя.

Запершись в своей комнате, он посмотрел на постель и понял, что не может лечь.

Наверное, его утомили события этой ночи. Он должен был бы уснуть мертвым сном, как только его голова коснется подушки. Но герцог был очень взволнован, обеспокоен и напуган. Ему хотелось выкурить сигару, спрятаться за успокаивающим облачком дыма и подумать. Он не знал, куда деть руки.

Поэтому он опять вернулся в библиотеку, налил себе выпить и закурил сигару.

Когда она наконец разгорелась, он расположился на диване, попытался разобраться в обуревавших его чувствах и вынужден был кое в чем себе признаться. Самым сильным чувством был страх.

Ему было страшно. Опять.

Он сделал глубокий вдох, выдохнул, но это не помогла.

Он не боялся почти ничего, как уже говорил Женевьеве. Мужчины, знающие, как обращаться с оружием и женщинами, не могут бояться. Он был богат, уверен в себе и обладал властью. Он потерял самое дорогое в жизни и пережил эту потерю, превратившись в своего рода часового, неумолимо охраняющего свой маленький мирок до наступления полуночи, рокового часа. И так каждую ночь.

По-прежнему он не мог поверить, что рассказал Женевьеве про Джайлза и свою жену. Это была его тайна и в то же время не совсем тайна. Правда, предаваясь любви, можно в порыве чувств сказать лишнее. Но он не жалел, что открылся ей.

А тут произошло то, чего он боялся. Он понял, что ему хотелось разговаривать с ней каждый день и заниматься с ней любовью каждую ночь. Ему хотелось узнать каждый изгиб ее тела, каждую впадинку, пятнышко, каждый шрам. Никогда прежде он не знал такого невыносимого голода по женскому телу, и это потрясло его. Герцог был слишком умен и понял, что его чувства намного глубже! Ее испепеляющая страсть, не уступающая его собственной, была лишь поверхностным отражением се натуры.

Он хотел знать все ее мысли и поведать ей свои. Если бы ему было позволено защищать и лелеять ее до конца дней, он больше ничего бы не просил у жизни.

И все же он понятия не имел, что чувствует она. Женевьева все еще пыталась понять сущность любви. Она была уверена, что ее счастье рядом с Гарри. А это было почти одно и то же.

Какая горькая ирония!

Он выпустил колечко дыма, прикрыл глаза и вспомнил: «Это было прекрасно».

Он хмыкнул. Внезапно ему захотелось владеть всеми языками мира, чтобы лучше понять, что он чувствует и кто такая Женевьева. Он снова вспоминал, как она трепетала в его объятиях, ее горячее тело, он казался себе таким неопытным счастливчиком и понял, что «прекрасно» — вполне подходящее слово.

Как это могло случиться? Он проиграл свою же игру. Он был достаточно честен, чтобы это признать. Мужчины действительно так глупы.

Как это произошло?

«Любовь, как и оспа: она тем опаснее, чем позднее приходит».

Так сказал лорд Джордж Байрон, и только в самый ужасный день, в самый важный день герцог мог оценить мудрость слов этого глупца. Теперь он понимал. Прежде он был слишком молод: он полюбил и женился по любви. Сейчас же он понимал, почему кто-то мог написать «Она идет во всей красе. Светла, как ночь ее страны…» и тому подобное. Поэзия была защитой от сильных чувств. Она превращала их во вполне сносную мелодию, позволяла немного притерпеться к ним.

Герцог узнал потерю, которая в один миг обращает Человека в ничто, словно он срывается с небес. Он слышал внизу вой бездны.

И теперь ему было страшно.

Впереди маячила очередная потеря.

Однако это не означало, что он был робким и малодушным.

Герцог вернулся в свою комнату, но не лег. Он знал, как поступить. А накануне такого события все не в силах заснуть.

Глава 22

Сегодня все собирались пойти погулять к развалинам и сделать несколько зарисовок. С утра светило солнце, по голубому небу плыли пушистые облака, однако дамы потуже затянули шали, а сильный ветер развевал полы пальто, один раз даже сорвал с головы Гарри шляпу. Около мили ему пришлось бежать за ней под общий хохот.

— Стреляй, Гарри! Она хочет убежать! — кричала Миллисент.

Женевьева заметила, как все возбуждены. Кроме, пожалуй, Миллисент, которая как ни в чем не бывало неспешно зашагала рядом с Гарри, как только он поймал свою шляпу. Ей не терпелось начать рисовать птиц, потому что теперь она обратила свой взор на темную сторону природы.