Лоза Шерена. Братья. Часть первая (СИ)

Он замолчал на миг, и на этот раз меж его пальцев потек металл. А Рэми, ошеломленный и взволнованный, сидел неподвижно, боясь прервать столь неожиданный поток слов. Скрипнула за стеной колодезная цепь, тяфкнул отрывисто пес, и учитель вдруг показался другим… таким живым. И близким. И захотелось, до боли захотелось помочь, успокоить. Но Рэми не знал как. И даже сила целителя судеб не помогала, молчала, будто уговаривала не вмешиваться. Дослушать.

А перед глазами кутался в вязь тумана предрассветный сосняк. И замер в сером мареве несуразный косоногий мальчишка, упал вдруг коленями в лесной мох. Рэми будто был там. Будто стоял рядом, видел, как дрожат хрупкие плечи, как рвется из горла мальчишки то ли плач, то ли вой… и сам хотел выть от беспомощности. Он ничем не мог помочь… Опять. Ничем. Не мог. Помочь! Боги…

— Меня нашел братишка, — продрался через власть видения бесцветный голос Урия, — ему тогда всего семь зим было. И просветил — жрец смерти на мать мою посмотрел, головой покачал и никому ничего не сказал... Сам тело омыл, сам завернул в саван, так и зарыли. Никто и не узнал. А жрец братишку в сенях отловил и шепнул — чтоб я вернулся. Сам. И к нему пришел. Только как я мог-то?

Не мог. Рэми тоже, наверное, бы не смог… И вновь перед глазами плывет, а в горле першит… проклятый дар сочится сквозь кожу и несет новое видение…

И вновь лес, родной и ласковый к чужому заклинателю, наполненный светом, с золотящимися паутинами и начинающими ронять листья березами. А в лесу, такой неправильный, такой чужой — тот же худой, кривенький мальчишка. Взгляд затравленного зверя, размазанные по грязным щекам дорожки слез и душившая, бьющая из взгляда боль с ненавистью. И вновь хлопнули за спиной крылья Аши, а сила целителя судеб, ласковая, теперь такая близкая, окутала душу теплым коконом. Аши успокаивал. Аши душил бьющее изнутри сочувствие…

Рэми знал, что это прошлое. И что там ничего не исправишь, зато можно исправить другое… и что надо всего лишь слушать, слушать… и глушить горечь видений.

«Хорошо, молодец», — прошелестел внутри голос Аши.

— Только как я мог вернуться, а? — продолжил Урий, и Рэми на этот раз полностью выскользнул из видения, слил свою душу с душой Аши, привычно почувствовал, как потекла по венам сила, увидел, как вспыхнули и потухли в одно мгновение нити судьбы. И вдруг начал видеть иначе: ясно и спокойно.

— Нет, я, вернулся, но к жрецу не пошел. Я к целителишке тому пошел. И спалил. Заживо. На этот раз — нарочно, а он даже сопротивляться не мог — не было в нем силы. Одна только дурь была, слышишь! И папочка — старейшина. Все! Что, Рэми, теперь и тебе тошно стало?

Ночь. Темная, беззвездная. А в ночи, алым одеялом — стена огня. Плавятся стекла огромного дома, обугливаются на глазах стены, суетливыми муравьями выбегают из дома люди. Челядь. Челядь-то что ему сделала? И застыл на пригорке все тот же мальчишка, темная, уродливая тень на фоне проклятого дома. А там, внутри, корчится, связанная магией по рукам и ногам, чужая душа. И на уродливом лице мальчика столько восторга и радости, что оно стало даже как-то прекрасным… той самой демонической красотой, от которой по коже дрожь, а по позвоночнику — холод…

Рэми отшатнулся, чуть не упав со стула. Но ответить то, что от него ждали, все же сумел:

— Нет. Продолжай…

— А потом я решил, что все кончено. И жизнь моя — кончена. И сопротивляться тому не думал. Сел на пол у кровати и ждал. Жреца смерти. Тот явился быстро, солнце взойти не успело. И, знаешь, что он сделал? Сдал меня дозору? Как же! Денег дал и в столицу отправил. С письмом…