Ложь

Вообще-то я понятия не имела, что именно у меня в кармане. Эта штука оказалась там совершенно случайно. Я просто исполнила просьбу Лили. Но, когда мы добрались до «Рамсгейта» и я очутилась в гостевой комнате, которую мне отвели для переодевания, я поставила кассетничек на комод и включила, не задумываясь о том, что услышу. Наверно, я ожидала музыки, ведь Лили говорила про музыку. Однако услышала я чей-то голос.

Узнала я этот голос не сразу — мужской, немолодой, монотонный. Но запись была сделана с безупречной точностью и высочайшим профессионализмом, ведь, слушая ее на карманном плеере, я тем не менее быстро смекнула, что голос принадлежит Таддеусу Чилкотту. На заднем плане слышался какой-то ровный звук, который я сперва приняла за случайно записанное тиканье часов. Но немного погодя поняла, что эти безжалостно ритмичные, гипнотизирующие щелчки выполняют вполне определенную функцию.

К сожалению, запись пришлось выключить прежде, чем удалось сделать хоть какие-то выводы, я была лишь заинтригована и озадачена. А плеер я выключила из-за Имельды, которая принесла чашку горячего чая.

— Я подумать, вы хотеть чай, — сказала она, ставя чашку на столик возле кровати, — когда все кончилось.

Она вышла, а я невольно задумалась: что она имела в виду под этим «кончилось»?

Может, это вообще никогда не кончится. Спокойно. Мне хочется обводить события карандашом, словно события похожи на сады, которые я проектирую и в которых заранее вижу все детали. Порой я даже вижу их глазами человека, сделавшего свое дело, уходящего от только что закрытой калитки — за нею сад, реальный и душистый, все камни на месте, ирисы клонятся к водам пруда, брось камешек, и вся экология воображения мгновенно расцветет совершенством форм и фактур. Не хочу я больше такой реальности. Хочу спрятаться и думать только о садах.

...

167. Шагая по сумеречному пляжу, я встретила человек десять, не больше. Два раза мне попались угрюмые дети с родителями. Потом собиратель камешков, который переворачивал то одну гальку, то другую. И, наконец, Медовая Барышня из Дома-на-полдороге.

Она сидела у себя на террасе, со стаканом в одной руке и биноклем в другой. Вместо обычного топа на ней была белая полотняная блузка, подошвы ног, закинутых на перила, казались странно, даже пугающе бледными. Распущенные медовые волосы растрепаны, но это ей шло.

Когда я проходила мимо, она посмотрела на меня, нисколько не смущаясь моего пристального взгляда. Улыбнулась, кивнула и сказала:

— Наш айсберг нынче вечером совсем розовый.

Я глянула направо: в самом деле.

— Вообще-то мне больше нравится, когда он зеленый, — продолжала она.

— Зеленый? Ни разу не видела его таким.

Она отбросила волосы назад, целиком открыв лицо, и с заговорщицкой улыбкой добавила:

— Еще увидите. Надо лишь подгадать момент.

Она откинулась на спинку кресла, приподняв бинокль и всей своей позой показывая, что разговор окончен.

— Всего доброго, — сказала я. Но ответа не последовало.

Когда я добралась до той части пляжа, которая считалась исключительной территорией «АС», там не было ни души. Я осталась одна-одинешенька, прошла к своей любимой дюне, пригладила песок, села и стала смотреть на айсберг.

Отлив был в разгаре, и весь пляж внизу влажно поблескивал, твердый и гладкий, точно лист сверкающей бронзы. Отражение айсберга на нем походило на мираж, хотя было перевернутым и чуть скошенным в мою сторону.

Компанию мне составляли только береговые птицы — кулички, красногрудые ржанки и стайки белобрюхих зуйков, сновавшие вдоль кромки воды. Я поставила фотокофр на песок, открыла и извлекла оттуда Лилин плеер, моля Бога, чтобы батарейки не сели, пока я не прослушаю запись и не соображу, что она собой представляет. Вытащив кассету, я аккуратно сложила манхаймовский конверт и сунула его в карман. Потом вставила кассету в плеер, нажала нужную кнопку и стала ждать.

168. Сперва я услышала просто продолжение того, что успела прослушать в доме у Мерседес.

Что-то вроде инструкций, но не для солдат, не для мелких чиновников, а скорее для потенциального неофита некой религии.

Например, почти в самом начале голос доктора Чилкотта — пугающе монотонный — сказал: вам не нужно беспокоиться о том, что вы знаете… Причем повторил несколько раз. После каждого повтора звучал механический щелчок, будто аппарат отключался, но отключения не было. Щелчок представлял собой просто сигнал, условный знак: шаг номер один — вам не нужно беспокоиться о том, что вы знаете, затем, через три секунды после щелчка, голос сказал: то, что вы, как вам кажется, знаете и помните, теперь нужно забыть. Это опять-таки было повторено несколько раз, а потом новый щелчок.

Теперь голос сказал: то, что вы знали доныне, есть ложь, и то, что вы помните, ложно.

Щелк.