Ложь

Амос Айви и его жена Лавиния,

рожденные и умершие во Христе,

и их сыновья

Енох, Исаия, Иессей

и

Адам

Все скончались во время

великого холерного мора

июнь/август 1847 г.

Бог есть любовь

Мерседес просто стояла и разглядывала надгробие, как случайный турист, — отмечая милые библейские имена и печаль этой семейной трагедии.

Потом она проговорила:

— Подумать только. Если б Колдер Маддокс жил и работал тогда, в тысяча восемьсот сорок седьмом, никому из семейства Айви не пришлось бы умирать.

Тут долго думать незачем.

— Подозреваю, что они бы предпочли умереть в свой час, — возразила я.

— Может, ты и права, — отозвалась Мерси. — По крайней мере они ушли все вместе.

...

187. Когда Мерси привезла меня обратно в «АС», было уже поздно, и я устала. В гостиницу я вошла одна. В холле царил полумрак. И из темноты до меня донесся очень знакомый голос:

— Добрый вечер, Ванесса.

— Добрый вечер, Арабелла.

Она расположилась в углу, совершенно одна.

— Я ждала тебя. Пожалуйста, присядь. — Арабелла жестом указала на место моей матери, на ту самую подушку, где Роз Аделла восседала в составе Стоунхенджа. Раньше я никогда там не сидела.

Арабелла наклонилась вперед, неверный свет превосходно дополнял каждую кость ее лица и каждую волну ее волос.

— Ты наконец во всем разобралась?

Ни руки, ни ноги ее не шевелились.

— Я не понимаю вас, Арабелла.

— Неужели я должна сказать напрямик? Ты меня огорчаешь.

— Простите.

Она немного поерзала и переместила свой вес на правую ягодицу, чуть отстранившись от меня.

— Пожалуй, в последнее время я многовато говорила об огорчениях.

— Да, — сказала я. — Что верно, то верно.

Она улыбнулась.

— А вот это мне нравится — твоя шустрость.

Я промолчала.

— Ну что ж, теперь нужно объяснить, почему я ждала тебя здесь и хотела помочь.

— Помочь? Мне?

— Да. — Арабелла глубоко вздохнула. — После смерти Колдера Маддокса я в течение последних, поистине бесконечных дней наблюдала в твоих действиях определенную логику. А именно: как только возникал какой-нибудь слух насчет Колдера, Ванесса непременно прослеживала, в чем дело.

Я кивнула.

— Я не возьмусь давать сводку событий, Ванесса, ведь и без того ясно, что тебе известно куда больше деталей и куда больше всяких инцидентов. Однако должна сказать, за эти несколько дней ты прямо на глазах постарела, а мы не стареем так вдруг, без серьезной причины.

— Мне скоро шестьдесят, Арабелла.

— Фу! Думаешь, я о возрасте?

Я покачала головой. Неправда.

— Я имею в виду другое: тебя что-то тяготит. Верно?

Я не проронила ни слова. Не пошевелилась. Руки лежали без движения.

— Такая смерть — самая для него подходящая, — неожиданно сказала Арабелла. — Насильственная смерть наименее привлекательна. Но и жизнь его была непривлекательна, полна насилия, особенно в глазах людей, которые действительно понимали, кто он такой и чем занимается. — Она умолкла на долю секунды. — По-моему, ты понимала, вернее, теперь вполне поняла, кто он был и чем занимался.

Я смотрела в пол. Да, я поняла.

— Ты не находишь, что будет весьма огорчительно, если теперь эту справедливую и подходящую смерть испортят нелепым рескриптом правосудия? Под правосудием я конечно же разумею писаный закон… — Долгая пауза. — Поиски и поимка убийцы не послужат благой цели. Некоторые и без того достаточно настрадались.

Она знала.

Я кивнула.

Мне бы следовало изумиться. Но ничего такого я не испытывала. Примерно как в то утро, когда умер — был убит — мой отец, а я, стоя под дождем, встретилась глазами с полковником Норимицу: каждый из нас знал, что знает другой, каждый понимал писаный закон и подчинялся ему, с сожалением.

И сейчас мне хотелось посмотреть Арабелле прямо в лицо. Хотелось, чтобы и она посмотрела на меня. Хотелось, чтобы мы видели друг друга — прямо сейчас, в миг узнавания. Но я понимала, это невозможно. Целиком пропасть меж нами не исчезнет никогда. Своего рода деликатная учтивость останется.

Арабелла встала.

— Поздно уже. Мы сказали достаточно.

Я тоже встала.

— Хочу кое-что тебе подарить, Ванесса. — Она сунула руку за подушки. — Сегодня вечером закончила.

Арабелла протянула мне узкий мягкий сверток, запакованный в тонкую белую бумагу.

— Это тебе ко дню рождения, — сказала она. — Но я хочу вручить его сейчас.

Я взяла сверток.

— Разверни, пожалуйста.

Я развернула.

Вышивка.

— Можно сделать подушку, — сказала Арабелла. — Или поместить в рамку.

Я поблагодарила.

Одинокий японский ирис, растущий на камне.

188. Я проспала всю ночь, впервые за несколько дней. И снилась мне правда: кажется, Мег, впотьмах, с фонариком, ищущая что-то на пляже, затем ее потасовка с мальчишкой, который нашел то, что она тщетно искала, — тюбик крема от загара. Проснулась я ранним утром, как много лет назад, когда была юной. Хотя, может статься, я имею в виду — просто была моложе.