Ложь

— Прелесть, — повторила Мэрианн. — Мы тоже идем. — Она лучезарно улыбнулась, взяла Найджела под руку и добавила: — А на завтра вы приглашены?

Найджел побелел, лицо стало под цвет костюма.

Приглашена?

114. Петра подобрала длинную зеленую юбку на колени и жала на педали босыми ногами. Я сидела впереди, рядом с ней. Лоренс устроился сзади. Рыжеволосая Маргарет, наблюдая за нашим отъездом из-за сетчатой двери «Росситера», с серьезным видом подняла на прощание руку. Дениз и Хогарт, судя по всему, пребывали в ссылке, совершенно добровольной, — их нигде не было видно. Вечер начинался не слишком удачно.

Петра не только не соизволила поблагодарить меня за няню, но вообще словом об этом не обмолвилась, а Лоренс, прежде чем погрузиться в угрюмое молчание, произнес одну-единственную фразу. И сказал он вот что:

— Остановись возле Уолдо, сигареты надо купить.

Между тем мне вручили пластиковый пакет с туфлями Петры, предупредив, чтобы я их не уронила. Туфли лежали у меня на коленях, словно никому не нужные котята, которых везут топить.

Поездка, при всей ее нервозности, напомнила о том, какую огромную благодарность за то, что живешь на свете, можно испытывать, когда в окна задувает ночной ветер, насыщенный ароматом сосен и океана. Я сидела в завороженном молчании, глядя из-под ресниц на проплывающие мимо леса и болота, на темные силуэты птиц, летящих к гнездам, и яркие промельки неба, отраженного в спокойной серой поверхности узкого залива, справа от дороги.

Пансионат для престарелых «дочерей американской революции» мы оставили по левую руку, серые, аскетические постройки бледными пятнами мелькнули в просветах среди кленов и берез. Я невольно улыбнулась. Потом мы проехали мимо моего любимого заведения — хиллиардовской теплицы и питомника — с ящиками красной герани и мешками сфагнума во дворе, с небрежно свернутыми шлангами и пыльными штабелями фальшивых греческих урн, вязанками бамбуковых грабель и лопат, которые так и просятся в руки.

Потом мы очутились возле Уолдо.

Пансионат и теплица расположены на морской стороне дороги. «Уолдо» же — на противоположной, ярдах в десяти от границы между общественным сектором Мыса и частным Ларсоновским анклавом. В дальнем конце владений Уолдо, на маленькой песчаной автостоянке, высится первый из знаков, предупреждающий нарушителей: ЛАРСОНОВСКИЙ МЫС ОХРАНЯЕТСЯ ЧАСТНОЙ ПОЛИЦИЕЙ.

Петра остановила «бьюик» перед магазином, но мотор не заглушила. Лоренс выкарабкался наружу, демонстративно, с размаху, хлопнув дверцей. Двор освещали витрины этого заведения, которое хозяин, означенный Уолдо, нарек «Всякая всячина и пиво»; в витринах красовались коппертоновские лосьоны для загара, горки оранжевых теннисных мячей, пирамиды банок с кемпбелловским консервированным супом. Над дверью тучей толклись мелкие серые мотыльки, спешили свести счеты с жизнью у горящей красным огнем рекламы бутылочного пива «Миллер». Глядя на мотыльков, я вдруг подумала, как печальна их участь. Останки спаленных телец тонкой пылью устилали ступеньки. Я закрыла глаза, вдохнула запахи моторного масла и бензина, долетавшие от автостоянки, позволила им смешаться с запахом соленых болот, деревьев, проселочных дорог — квинтэссенцией летнего Мэна. Сквозь рокот работающего мотора мне слышались голоса козодоев, древесных лягушек и жаб, нервный стрекот сверчков. Вечерние сумерки, где угодно, в любом месте, — но, если добавить сюда крики тропических птиц, можно мысленно перенестись на Яву. Так и случилось со мной.

Я взглянула на Петру — давай поговорим, нельзя же все время молчать! Однако она сидела с обычной хмурой миной — рот упрямо сжат, взгляд безучастный, на лице написан полный отказ вступать в какой бы то ни было контакт. Я стала смотреть на витрины.

Там обнаружилось объявление, которого я раньше не видела.

Неровные, торопливо составленные строчки, буквы небрежные, самоклейки из алфавитных наборов, какие всегда можно найти в журнальных редакциях, где их используют для макетов. Здесь, в витрине Уолдо, отсутствие редакторов тотчас бросалось в глаза. Буквы прыгали, совершенно не держали строй, а в трех местах закрались орфографические ошибки. И сам текст производил странное впечатление — этакая смесь льстивой просьбы и приказа:

ПОСЕТИТЕЛИ ЛАРСОНОВСКОГО МЫСА!

ВСЕМ, КТО ЖЕЛАЕТ ОСМОТРЕТЬ

МУЗЗЕЙ ХАРПЕРА,

НАДЛЕЖИТ ВЕРНУТЬСЯ ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ,

ТАК КАК ЗДАНИЕ, ГДЕ РАЗМЕЩЕНА СТУДИЯ

ТЕОДОРА ХАРПЕРА[34], ДО СУББОТЫ 3-ГО АВГУСТА

ЗАКРЫТО НА РИМОНТ.

ПРИНОСИМ ИЗВЕНЕНИЯ ЗА НЕУДОБСТВА

Подписано:

У-м Биллингс

Начальник полиции

ДОСТУП КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩЕН