Ложь

Михаэль выглядел почти так же, как в то воскресенье, когда она впервые увидела его, даже одежда такая же: джинсы и рубашка навыпуск. От неожиданности у Сюзанны пропал дар речи. А он прятал глаза. Он подошел к ней, опустив голову.

– Можно мне… – он осекся, беспомощно развел руками, – войти?

Она прошла в гостиную и остановилась посреди комнаты. Он сел в кресло, не зная, куда деть руки, и, не отрывая взгляд от ковра, запинаясь, осведомился:

– Это действительно мой ребенок?

– В последние годы у меня больше никого не было.

Он закусил губу, задумчиво кивнул и откашлялся:

– Несколько дней назад я беседовал с Ласко.

О чем они говорили с Дитером, он не рассказал. Дитер впоследствии не упоминал об этой беседе. Неожиданно Михаэль спросил:

– Могу я на нее посмотреть?

Отказывать ему не было причин. Но она не пошла вместе с ним в детскую, а осталась сидеть в гостиной. Неожиданное появление Михаэля вызвало в ней бурю противоречивых эмоций. В течение всех этих месяцев она полагала, что самое плохое осталось позади. Да, воспоминания о той страшной ночи в лесу, когда Михаэль чуть не убил ее, постепенно стерлись из ее памяти. Но другие, приятные воспоминания не покидали ее.

Он пробыл в детской около получаса. Затем вернулся в гостиную с ребенком на руках. Он сказал, что ребенок проснулся. Сюзанна не поверила ему. Он снова сел в кресло, с дочерью на руках.

– Если ты ждешь, что я сейчас стану просить прощения, то должен тебя разочаровать, – начал он. – Я жду извинений от тебя.

– Я не сделала ничего, за что должна просить прощения.

Он хрипло рассмеялся, посмотрел на младенца:

– Ничего? А это что? Это случилось двенадцатого сентября.

– Или тринадцатого, – сказала она. – Скорее всего, это была пятница, тринадцатое. Я уже объяснила тебе, как все произошло. Если бы ты в тот четверг оставил меня в покое, ничего бы не было.

Он не согласился с этим и резко заметил:

– Никогда не пойму, зачем она это сделала. Но почему ты согласилась – это просто загадка для меня. О чем ты думала, ложась в постель к незнакомому мужчине и позволяя его жене платить за это? Она ведь заплатила тебе. Сколько она тебе предложила?

– Наверняка я обошлась ей дешевле, чем твоя учеба, – сказала она.

Он злобно ухмыльнулся:

– Кажется, ты кое-чему у нее научилась.

– Ничего другого мне просто не оставалось. Теперь уходи, пожалуйста.

Она подошла к нему и протянула руки к ребенку:

– Дай мне ее.

– Нет! – Он покачал головой. – Сначала я хочу получить ответ. Если ты была в моем доме уже двадцать восьмого ноября, то ты была со мной и в пятницу утром, в ванной. Наверняка Надя не просила тебя за отдельную плату сказать мне, что ты меня любишь и этим признанием причиняешь себе боль. Почему ты тогда не призналась мне, кто ты на самом деле?

– А как ты себе это представляешь? Думаешь, ты принял бы это признание с восторгом?

– А ты представляешь себе, каково это, когда через месяц узнаешь, что жил с посторонним человеком? – ответил он вопросом на вопрос. – И если бы ты не устроила этот спектакль с Жаком, кто знает, как долго это продолжалось бы! – Он произнес эти слова слишком громко, и ребенок у него на руках начал хныкать.

– Отдай мне ее, – снова попросила она.

Он продолжал говорить, не обращая на нее внимания:

– Вернувшись из Парижа, я подумал, что мы обрели счастье. Именно о таких отношениях с ней я всегда и мечтал. Тогда я подумал: наконец-то она образумилась. Почему ты не сбежала от меня в Париже, как тебе посоветовал твой муж? Почему ты пошла на риск и осталась со мной? Ты поступила так не только из-за денег, правда?

Она знала, какого ответа он ждет от нее. Но она уже сказала ему все. Тогда он ей не поверил. И сейчас она промолчала. Он тяжело вздохнул:

– Я даже не знаю, как мне тебя называть.

– Если ты сейчас уйдешь, это уже будет не важно.

Он взглянул на плачущего младенца, встал с кресла и отдал ей дочь. Но он не ушел, а последовал за ней в детскую, встал рядом со столом для пеленания и смотрел, как она меняет пеленки. С грудным кормлением она решила повременить до тех пор, пока он не уйдет. Но он так и не ушел, а она не могла позволить, чтобы их дочь голодала из-за его упрямства.

Он покинул детскую только тогда, когда она положила Лауру в колыбель. Она еще постояла некоторое время, ожидая, когда дверь квартиры захлопнется. Было тихо. Когда она вошла в гостиную, он стоял у двери на террасу и смотрел на улицу. Услышав ее шаги, он обернулся. Его голос звучал твердо и уверенно, как будто он все хорошо обдумал:

– Я оставил тебе все, что ты хотела: ее имя, даже ее деньги. За это я хочу забрать себе ребенка.

– Извини, – сказала она. – Только ты не Румпельштильцхен.[41]

Он улыбнулся:

– Однако у меня есть несколько козырей, и я не позволю обмануть себя еще раз. Официально мы не разведены. Если ты хочешь подать на развод, я буду бороться за право опеки и пойду на все, чтобы добиться этого. Не думай, что я побоюсь упомянуть о твоем алкоголизме или о причине, по которой ты потеряла работу. Я могу назвать массу причин, достаточно весомых, чтобы суд убедился: ты не способна воспитывать ребенка.