Ложь

Утром кое-кто неважно себя почувствовал после вчерашнего и поленился с ампутированной ногой возиться, как положено по инструкции. Но это все — сплетни! Что там на самом деле случилось, так толком никто из нас и не узнал, да только инструкцию грубо нарушили и ногу просто выкинули на помойку. А может, у кого-то чувство юмора так проявилось? Но факт остался фактом — дети получили сильную психическую травму.

Иван Петрович после операции еще долго лежал в больнице. Человек он немолодой был — за пятьдесят, да еще и не худенький, можно даже сказать — грузный. Такому тяжелее и на костылях ходить, и вообще послеоперационный период пережить. Врачи стали советовать ему похудеть. А у него — сильнейшая депрессия от случившегося. И, как говорили вокруг, он депрессию свою закусывал постоянно. Все время что-то жевал.

Полные люди обычно добрыми бывают. Вот и бухгалтер наш был беззлобным и покладистым, пошутить любил, и отношения с соседями и сослуживцами у него всегда были спокойными и доброжелательными. Уважительно и даже как-то заинтересованно, что ли, относился он к любому человеку. За это и нравился многим.

Говорят, он в молодости красивым был, стройным, подтянутым и с пышной шевелюрой. Я бы не поверил, если б не видел фотографий родительской свадьбы. Среди многих гостей был там и Иван Петрович с супругой. Что жизнь с людьми делает! Правда, не все так меняются. Многие вполне узнаваемы. А вот Иван очень изменился: облысел, заплыл жиром от сидячей работы, а может, от неправильного обмена веществ, так ведь тоже бывает! Смотреть на него лично мне было грустно: неужели и я когда-нибудь таким стану?! Лысину свою Петрович аккуратно зачесывал редкими седыми волосами, которые отрастил, видимо, специально для этого с одной стороны головы. Это как-то жалко выглядело! Но ему все прощали из-за его доброй души. И никто не смеялся над его прической, словно договорились все — не смеяться!

Односельчане помнят еще ухаживания молодого Петровича за его невестой, нынешней женой. Говорят, это был головокружительный роман. За Аленой тогда все женихи поселка нашего в очередь выстраивались. Она и сейчас еще — красавица. Только Петрович всех конкурентов победил и женился на ней. Однако с годами поблек он сильно, и соседи все предупреждали его, что если он не похудеет, то Алена заведет себе кого-то помоложе и покрасивее. Обижался он, конечно, за такие предупреждения, но спортом все-таки пытался заняться. Да вот не успел помолодеть: такое горе приключилось!

В больнице, едва Петрович после операции оклемался немного, сосед по палате, Степан Егорыч, плотник местный, разговор с ним завел интимный о перспективах, так сказать:

— Ну, Петрович, слава Господу, что ты в себя пришел. Стало быть, жить будешь, хоть и с одной ногой. Ничего, не переживай! Привыкнешь, протезы закажешь себе, и все путем будет. Главное дело, не злись на судьбу. Она тебе многое дала на халяву, имеет право что-то и забрать. Для равновесия, так сказать.

— Это что же, мне судьба на халяву пожаловала?

— Как же ты запамятовал? Тебе судьба Алену подарила, а ее многие любили, между прочим. Да и я исключением не был. Я из-за нее так бобылем-то и остался. Никто мне в душу не проник за всю жизнь, только одна она. А ты что вид-то делаешь, словно не знал?

— Я и вправду не знал. Клянусь! Никогда не замечал твоего интереса к ней. Ну и что теперь прикажешь мне делать? Прощения у тебя просить за то, что она меня выбрала?

Егорыч тяжело вздохнул и, не глядя на собеседника, произнес:

— На что мне твое прощение? Вся жизнь почти прошла… Многих женщин знал я на своем веку, святым-то не был, чего уж там! А вот такой, как Алена твоя, не смог повстречать. Она мне женой могла бы стать, а не тебе, если б карта легла чуть иначе! Ты помнишь, Петрович, когда в клубе нашем, ну, на вечере новогоднем, я танцевать ее пригласил? Сколько лет-то прошло? Тридцать, поди уже? А я все помню это! Забыть не могу! Кому-то покажется мелочью, а по мне — так судьба наша из мелочей-то вся и состоит. Я, может, решился на танец ее пригласить с большим трудом: боялся, что откажет. А она согласилась. И только мы с ней вышли на танцплощадку, как черт тебя дернул к микрофону подойти и объявить эту дурацкую лотерею! Все сразу забыли про танцы и ринулись к сцене. А потом ты к Алене как приклеился, так уж ничем не оторвать тебя было! После танца не отойдешь ни на минуту, как конвоир на службе. Я уж и так, и эдак, но смотрю, нет мне места рядом с ней, на тебя глядит уже. А чего в тебе хорошего-то было? Разве ж ты любил ее так сильно, как я? Никто ее не мог так любить, потому что сильнее не бывает!

— И чего это ты вдруг исповедываться вздумал на старости лет? Я тебе не поп. И слушать все это мне ни к чему. Отбивать уже поздно, родной мой! Раньше нужно было пробовать. А сейчас-то что сокрушаться, когда у нас уже сыновья взрослые, да внуки бегают, и сами-то скоро в тираж выйдем!

— Ты это… ты про себя говори. Алене твоей еще далеко до таких речей — про тираж и про старость. Она же тебя моложе на десять лет!