Ложь благородных королей

Иченко догадался, что Лорик – это карманник, пойманный ими на вокзале.

- Общагу тебе выхлопочем, обещаю. С годик побегаешь в поле, на звание пойдешь, - продолжал очкарик – Максимов Петр Григорьевич.

И Иченко начал «бегать в поле». Бегал он удачно. Завел интересные знакомства, быстро слепил сеть «добровольных помощников» - в просторечии стукачей. Начальство новичка хвалило, ценило и выписывало премии.

- Слушай, Ваня, - сказал как-то Петр Максимов. – Я тут в одну конторку ухожу, в смежную. Не хочешь со мной?

В новой конторе было еще лучше. Сразу присвоили внеочередное звание, дали однокомнатную квартирку, отдельный кабинет. Да и дела разбирались по-солидней, не с шушерой уличной работали, а с людьми известными, приближенными к власти и кормушке.

Нравы правда от уличных отличались мало. И подставляли, и убивали, и стучали, и топили друг дружку так же.

Иченко снова наладил систему оповещения, как среди клиентов, так и среди коллег. Нужно то было всего лишь поддакивать в нужных местах, а в нужных местах демонстрировать легкое изумление и недоверие. Игра в наивность тоже действовала.

«На хвастунов не нужен нож» и далее по тексту. Иченко вывел для себя эту истину без помощи психологов и социологов, на собственном опыте. Он давал себе за труд не просто слушать, а вслушиваться в каждое слово и быстро, со скоростью компьютера, анализировать произнесенное. Он усмехался, зная что его пытаются поймать на прослушке. Глупости, люди сами выбалтывают нужное, надо только найти правильный подход.

Перестроечная сумятица и разброд на некоторое время парализовала работу конторы и смутила покой молодого человека. Он с удивлением и растущим негодованием смотрел, как из подполья выходят «теневеки», как нелегальный бизнес становится легальным, как сопливые мальчики-рекетиры покупают иномарки и дома в три этажа.

Но «все проходит, пройдет и это». Контора оправилась от первого потрясения, сменила пару руководителей и заработала с удвоенной энергией. Иченко несколько пересмотрел свои взгляды на честь и совесть, и начал подготовку к встрече «достойной старости», где-нибудь на Сейшельских островах или Лазурном берегу. Одним можно, а мне нельзя?

Необходимы были свои люди. Которым можно было бы если не доверять, то хотя бы доверится. Иченко отправился разыскивать родню. Из писем он знал, что у его младших братьев дети вполне взрослые. На них он и сделал ставку. Родная кровь – не водица.

Федька Крапивкин пошел в отца – многоженца и мелкого афериста. Он с энтузиазмом поддержал инициативу брата по наладке канала переправки наркотиков из Средней Азии.

- Дачку построим! Машинку купим новенькую! – обрадовано говорил он. – Только Ленке не гугу! Баба, язык - помело…

Больше его ничто не волновало. Саша Крапивкин оказался умнее и осторожней отца. Он нашел торговцев, готовых предоставлять свои мандарины-абрикосы в качестве маскировочного материала и водителей, готовых эти «фрукты» перевозить. Иченко со своей стороны обеспечивал прикрытие на таможне и по дорожным постам.

Тогда и родился некий мифический Валюшин. «Валюшин будет недоволен, Валюшин разберется, я доложу Валюшину». В основном под Валюшиным понимался сам Иченко, но Саше Карпивкину тоже разрешалось прикрывать свои решения этим именем.

Потом Иченко отправился к Жоре Прималову. С ним разговора не получилось. Жорка на намеки и недомолвки не понимал, переспрашивал, пожимал плечами и почесывал в затылке, Иченко скоренько свернул разговор в сторону и перевел встречу в обычные родственные посиделки.

Но племянников пригласил в гости.

Москва произвела на них такое ошеломляющее впечатление, что Тимофей отказался возвращаться.

- Ты мне, дядюшка, найди хоть какую работу! – умолял он.

Дядюшка нашел. На Тимофееву смазливую мордочку глупенькие девочки ловились как рыбки на откормленных червячков. Девочек скоренько сажали на иглу и отправляли на панель или на съемочную площадку – для фильмов «с клубничкой» по-русски. Спрос на подобного рода кассеты не падал никогда, не смотря на времена и политический строй.

Таню дядюшка подсунул под Николая Дробышева, к которому давно присматривался. Николай по-тихому собирал с пары бизнесменов скромненький процентик – на жизнь – и Иченко об этом, естественно, знал. Но после расспросов Тани, Иченко в Дробышеве разочаровался – слишком прямолинеен и не гибок был Николай. Легко просчитываемый, туповатый исполнитель.

Арест Тимофея грянул неожиданно, как гром посреди ясного неба. Иченко рвал и метал. Болван! Мальчишка!

Досталось и Саше, доставшему для Тимофея те самые капли.

- Зачем ему? Она же ему не жена!

- Они вроде заявление подали, - бормотал Крапивин.

- Вроде! А он решил подготовить почву? Кретин!!! Закопаю, хоронить нечего будет!

Замять не удалось. Следователь из прокуратуры оказалась въедливой и на инсинуации Тимофеева адвоката, о возможной попытки суицида со стороны самой жертвы, не прореагировала, и судью не дала сбить с толку.

Тимофея определили в колонию под Гродно. Иченко пошел на определенный риск, но добился перевода племянника на поселение через два года отсидки, а потом и амнистии.