Ложь и правда о советской экономике

Как известно, все последние десятилетие брежневского правления масштабы и темпы роста советской экономики определялись плановыми показателями IX-й, Х-й и XI-й пятилеток, директивные установки которых были обсуждены, а затем и одобрены на XXIV–XXVI съездах КПСС, прошедших в 1971, 1976 и 1981 годах. Однако эти Директивы развития народного хозяйства страны главным образом определяли приоритеты хозяйственной политики, главные цифровые показатели роста объемов производства всех отраслей и темпы самого этого роста. Хотя в самих же Директивах практически ничего не говорилось о механизмах достижения указанных целей и конкретных шагах руководства партии и правительства по их реализации. Как правило, все ограничивалось привычными заклинаниями о «повышении эффективности общественного производства» и «росте производительности труда». Между тем и Политбюро ЦК, и особенно Совет Министров СССР находились в состоянии перманентного поиска разнообразных механизмов достижения поставленных целей и задач. И в этом смысле многие авторы (Л. И. Абалкин, Г. X. Попов, А. И. Милюков, А. Ф. Неустроева, С. Е. Мишенин[1186]) указывают на тот факт, что, по сути, косыгинские реформы продолжались либо до конца 1975 года, либо до конца 1979 года, либо даже до конца 1982 года, то есть до ухода из жизни не только А. Н. Косыгина, но и самого Л. И. Брежнева. Причем, отмечая волнообразный характер косыгинских реформ, эта группа авторов рассматривают их как перманентную смену «периодов усиления и ослабления реформаторства». Правда, тот же Г. Х. Попов, как мы уже писали, считает, что «поворотным пунктом» полного отказа от реформаторского курса стал 1976 год, когда, по его (да и не только его) мнению, якобы произошло резкое ухудшение здоровья и дееспособности генсека.

Между тем, как считает Г. И. Ханин[1187], «хозяйственные неудачи при осуществлении экономической реформы вынудили уже с самого начала 1970-х годов развернуть рецентрализацию советской экономики». По сути дела, повторилась ситуация самого начала 1960-х годов, когда после провальной децентрализации Н. С. Хрущев приступил к ее рецентрализации, о чем более подробно мы писали в предыдущей главе. Хотя, как уверяет сам же Г. И. Ханин, была возможность проведения «более решительной и последовательной децентрализации по примеру Венгрии и Чехословакии, начавших достаточно радикальные экономические реформы в 1968 году». Более того, «на подобном подходе тогда настаивали ряд советских экономистов», но из-за «опасений политического характера и экономических неудач, особенно в Чехословакии в 1968 году», этот вариант был отвергнут.

По его мнению, новая рецентрализация выразилась, во-первых, в явном смещении акцента с мер по повышению экономического стимулирования предприятий на меры по улучшению планирования и централизованного управления, а во-вторых, в возвращении ряда дореформенных показателей планирования. Конечно, чисто формально косыгинскую «реформу» никто не отменял и даже не осуждал, так как это неизбежно «поставило бы под удар престиж всего политического руководства страны», которое выступило ее инициатором. Однако де-факто в систему управления всеми предприятиями были внедрены «такие изменения, которые шли вразрез с первоначальными замыслами авторов «реформы» и с ее духом». Как утверждает Г. И. Ханин, «основное внимание плановых органов, как и многих ученых-экономистов с начала 1970-х годов было обращено в сторону совершенствования методов централизованного управления экономикой». Поэтому «именно в этот период стали активно изучаться и внедряться в плановую работу» новые методы, которые были «заимствованы из практики хозяйственного и государственного управления» ряда западных держав, в том числе методы «системного анализа» и «программно-целевого планирования». Более того, именно тогда целый ряд известных экономистов, в частности Г. П. Косяченко, Г. Х. Попов, Е. А. Иванов, С. С. Шаталин, Н. И. Ведута и В. Н. Кириченко[1188], стали рассматривать новые методы как некую панацею решения самых острых экономических проблем, как до этого они рассматривали методы «линейного программирования» и «сетевых графиков», которые к этому времени «уже были слегка скомпрометированы из-за отсутствия видимого результата».