Ложь и прощение (СИ)

Джо был моим ровесником. Достигнув девятнадцати годов, слыл не только хорошим специалистом, но и тем еще дамским угодником. Я едва ли понимала, что такого особенного в нём находили девушки. Глупые шутки, острый язык, ругань, слетающая с губ, что каждый раз хотелось засунуть в его помойный рот кусок мыла, а лучше — сразу два. Мне оставалось лишь их пожалеть, ведь мальчишка явно жениться не собирался.

— Уж не София ли это!? — донесся до ушей знакомый голос.

Я бы предпочла его не узнать, но узнала. Заспешила, стремясь затеряться в толпе, но на плечо мне опустилась тяжелая рука.

Мужчина обошел сбоку и, склонившись, заглянул в глаза.

— Что же ты, птичка. Неужто не скучала? — противно протянул Чарли, на его лице проступило такое довольство, что захотелось прямо тут отхлестать наглеца по щекам или утопить в бочке с протухшей сельдью. Увы, бочки сельди поблизости не нашлось.

К сожалению, Боги не уберегли меня от любвеобильных лжецов. Я, как последняя дура, влюбилась и разделила с Чарли не только пищу, но и ложе.

Стоило тогда послушать советов Джо! Кто же знал, что все так обернется. А ведь можно было быть чуточку внимательнее, гниль лежала на поверхности. Но меня пленила внешность сына лорда, его золотые кудри, широкая улыбка, вкрадчивый голос, обещания о семье и детях. Да я уже нарисовала в воображении наш дом, придумала, как назову сына!

Бесы его раздери!

Правду говорят: влюбленные девчонки не способны мыслить рационально. На глаза не то что розовые очки надевают, их туда клеят намертво так, что не отодрать. И бьются они неприятно, сыпля мелкую бриллиантовую крошку прямо на радужку. А потом… потом ты понимаешь, что это вовсе и не бриллианты были, обыкновенное дешевое стекло из магазинчика старушки за углом родного дома.

— И вам доброго вечера, вилей[6]. Посторонитесь, я опаздываю, — процедила сквозь зубы, сбрасывая мужскую руку.

Мерзавец посторониться не пожелал, загородил путь. Я шагнула вправо — он повторил, влево — то же самое. Его усмешка взбесила до пульсирующего желания стереть её с чересчур довольного лица. Шальные блестящие глаза Чарли потемнели, сузились, задержавшись на плотно стянутой на талии блузе. Это вызвало чувство, будто меня обваляли в чем-то грязном, попутно облив мутной болотной водой.

— Исчадия! Да что с тобой не так!? — выругалась я. На крик недоуменно обернулось несколько прохожих. Да уж, дочь известной лекарки орет при честном люде!

Злость взяла лютая: и на него, и на саму себя. Нужно оставаться сдержанной. Отплакала уже, отгоревала. Но легче сказать, чем сделать. Один вид его самодовольной рожи что-то перещелкивал внутри, казаться равнодушной становилось и вовсе невозможно.

Сколько недель я провела, запершись в комнате. Джо быстро прознал, что произошло, и, пробравшись через окно, клятвенно пообещал отбить наглецу причиндалы и все, до чего дотянется. К собственному разочарованию, пришлось друга отговаривать. Битая…кхм… морда ублюдка — это замечательно, конечно, мне бы понравилось несколько смачных фиолетовых синяков на ухоженном лице, они бы очень подошли к разложившейся душонке. Но краткий миг удовлетворения не стоил заточения в подземелье за избиение аристократа.

— Ну-ну, птичка. Не нервничай так, люди смотрят. Пошли лучше прогуляемся, смотри, как вокруг красиво! — когда-то мне нравилось это «птичка» его сбивчивым шепотом во время сумасшедших поцелуев. Но так было лишь до той поры, пока не узнала значение сего слова в узких кругах. С птицами сравнивали женщин свободных нравов, работниц борделей, иначе говоря.

Он склонился ближе и страстно зашептал на ухо:

— А потом повторим, тебе же тогда понравилось. Не могу забыть выражение твоего лица, как о любви шептала. Я скучал.

Я стиснула крепко зубы и сжала кулаки. Скучал он! Как же! Наша первая и последняя ночь прошла отвратительно, он ничуть не беспокоился обо мне и лишь делал то, что счел нужным. Это было больно. Каких-то пять минут — все закончилось, он оделся и покинул комнату, оставив обнаженной лежать на простынях. И что же по утру? Гулял с другой девицей! Так еще и сделал вид, будто меня в первый раз видит, оскорбил. В ушах вновь прогремело надменно — холодное: «Вилея[7], идемте отсюда. Первый, как утомляют все эти девки. Когда уже вея Шу научится держать их в публичном доме в светлое время суток?». Унизительно. Тогда мне едва хватило сил на то, чтобы не разреветься от обиды и непонимания, кусая губы до крови.

Я скривилась от его запаха, что когда-то совершенно точно находила приятным, завораживающим. Сейчас меня от него тошнило: приторный аромат одеколона забивал ноздри, душил.

— Ну же, не упрямься, — сказал Чарли.

Я оттолкнула его со всей силы. К собственному удивлению, он пошатнулся, видимо, потому как не ожидал, вряд ли иначе у меня бы хоть что-то вышло, ведь парень имел физическое преимущество в росте, массе, силе. Он устоял, отступил на пару шагов назад, посмотрел многообещающим взглядом. Я поежилась, передернув плечами.