Ложь, которую мы крадем (ЛП)

Я смотрю на Рука, на моем лице что-то вроде понимания того, с чем, я знаю, ему придется иметь дело сегодня вечером. Если кто и заслуживал покинуть это место, так это он. Если кому и нужно было сбежать от его токсичной семьи, так это Руку.

Он качает головой, молча говоря мне бросить это.

Я поднимаю руки вверх, встряхивая наручники. То, что он должен отпустить меня, съедает его заживо. Он весь в нем, пока он вставляет ключ в замок, освобождая мои руки от металлических браслетов.

Я не уделяю ему ни минуты своего времени, у меня и так слишком много дел. Разбираться с ерундой этого придурка - не то, что я хочу добавить в список того, что мне нужно сделать.

Идя к выходу с Руком впереди, я слышу, как он снова открывает рот.

— Колдуэлл, — говорит он.

Я поворачиваю голову ровно настолько, чтобы дать ему понять, что я слушаю.

— Каково это знать, что твои родители единственные, кто не брал трубку? Они заняты? Разве они не навещают Дориана в Бостоне, он получает еще одну награду?

Я ненавижу звук его имени.

Дориан.

Причина, по которой я оказался таким. Причина, по которой я вообще родился в своей гребаной семье. Думаю, я был единственным человеком в мире, который ненавидел Дориана Колдуэлла.

Тем не менее, я давно перестал заботиться о том, что они сделали, и мне не нужно было быть в курсе того, что они делали со своим любимым золотым ребенком.

Все в этом городе знают, что я его тень. Я вижу, как они шепчутся и бормочут об этом, когда я вхожу в переполненные комнаты. Я всего лишь дешевая замена, у которой даже не было шансов.

Я знаю, что он пытается залезть мне под кожу, пытается вывести меня из себя, но я не ручаюсь за реакцию. Это того не стоит, и они тоже.

Вместо того, чтобы что-то делать, я просто ухожу из полицейского участка. Сайлас сидит на скамейке и ждет нас, вставая, как только увидит нас.

Нам нужно было поговорить об этом, но сейчас не время и не место.

Тэтчер выходит из одной из комнат для допросов, отец Рука не отстает от него. Его пальто накинуто на плечо, а на лице улыбка.

Дождь, к счастью, прекратился, когда мы вышли на улицу. Рук закурил сигарету только для того, чтобы его отец выхватил ее изо рта и бросил на землю.

— Арестован? В первый день школы, Рук? Сколько еще продлится это восстание? Еще год, два? Потому что я очень устал прикрывать твою задницу! Тебе не кажется, что уже достаточно? — Он лишь немного повышает голос, ведь он же на публике. Покачав головой и натянуто улыбнувшись, он заканчивает: — Знаешь, что, мы можем поговорить об этом сегодня вечером.

Мой кулак сжимается, это не первый раз, когда я хотел врезать мистеру Ван Дорену крысиную морду. Я тоже не в первый раз предлагал.

Но по какой-то причине, которую за годы нашей дружбы мы так и не поняли, Рук не позволил нам поднять руку на своего отца. Даже после всего, через что он заставил его пройти.

Хотя у меня было свое мнение. Я знал, что Руку нравилось, когда ему причиняли боль. Когда он звонил мне в полночь и требовал, чтобы я его потрепал. Он сказал, что это для того, чтобы снять напряжение. Я знал лучше.

Я знал, что он чувствовал, что это было наказанием за что-то, что он сделал в своей жизни, что-то, что когда-то причинило боль его отцу, но я никогда не был уверен, что это было.

Он спрыгивает с крыльца устка и с сердитыми плечами направляется к своему — кадиллаку.

— Мне нужно наверстать всю работу, которую я пропустил, потому что мой сын — невнимательный кусок дерьма, но я ожидаю, что ты будешь дома, когда я приеду, понятно, Рук?

Все, что он делает, это кивает, даже не глядя ему в глаза.

— А вы трое, — он поворачивается, указывая на нас пальцем, — я так близок к тому, чтобы сгноить вас всех в тюрьме, он никогда не должен был с вами дружить. Все хаотичное, что он когда-либо делал, это из-за вас троих. — Он обвиняет, как будто он в суде судит нас за развращение его милого, невинного Рука.

— Ужасно лицемерно с твоей стороны, Теодор. —Тэтчер отвечает, глядя на него сверху вниз.

Нам не нужно говорить вслух, что мы знаем об отношениях Рука и его отца. Он знает, что нам хорошо известно, что происходит, когда он выходит из себя.

Больше мы ничем не обмениваемся до тех пор, пока его машина не выедет с парковки.

Я поворачиваюсь к Руку, кладя руку ему на плечо: — Можем ли мы убить его?

— Я поддерживаю это, а если говорить от имени немого, то он третий. — добавляет Тэтчер.

Он качает головой, глядя на серое небо, будто в этих облаках есть какое-то послание для него.

— Нет. Смерть для него награда. Я хочу, чтобы он страдал. Прямо как я.

С самого детства я всегда хорошо разбирался в цифрах. С самого детства я всегда хорошо разбирался в цифрах. Возможно, это связано с отцом, который научил меня считать карты, еще в раннем детстве, но я все равно предпочитаю цифры всему остальному.

Два плюс два всегда будет четыре.

Квадратный корень из ста шестидесяти девяти никогда не будет равным тринадцати.

В математике все имеет фиксированное значение, конечно, есть разные способы получить ответ, но большую часть времени следует установленной формуле, и она каждый раз дает одно и то же решение.