Ложь, которую ты плетешь

Отказываясь поворачивать назад, я ускоряю шаг, когда они не пытаются проехать мимо меня.

Мое дыхание учащается, и все мое тело начинает дрожать, когда мои мысли о том, что меня похитят, возвращаются на передний план моего разума. Но что-то подсказывает мне, что мне не может так повезти. Наверное, это просто Кейн собирается сказать мне, что я выгляжу как шлюха.

Решив, что последний вариант, вероятно, более вероятен, я продолжаю идти. Дверь машины закрывается позади, как выстрел в грудь. Я как раз собираюсь бежать, когда руки обнимают меня, и я снова прижата к сильной груди.

Я кричу, но крик заглушает огромная рука. Рука, которая, как я уже знаю, не принадлежит Кейну.

Я размахиваю руками и ногами, пытаясь ударить того, кто держит меня, но это бессмысленно.

Меня разворачивают и швыряют на заднее сиденье черной «Таун-кар».

В ту секунду, когда взгляд останавливается на машине, мои волосы встают дыбом еще больше. Есть только один человек, который приехал бы на такой машине, чтобы найти меня.

Подняв взгляд, я встречаюсь с самодовольными, но злыми глазами Виктора Харриса.

— Скарлетт, какой сюрприз. Ты даже приоделась по такому случаю.

Я открываю рот, чтобы ответить, но не успеваю, потому что тупая боль пронзает мою голову и все становится черным.

Глава 10 Летти

Когда начинаю приходить в себя, все мое тело болит, но не больше, чем голова.

Я пытаюсь открыть глаза, но веки такие тяжелые, что, кажется, будто мои ресницы слиплись.

Я стону, пытаясь бороться с темнотой, которая снова хочет завладеть мной. Но рядом со мной кто-то заговаривает, и я тут же прихожу в себя.

— Папа? — зову я, заставляя себя открыть глаза и глядя направо. — О, боже, папа, — хнычу я, когда смотрю на него.

Оба его глаза потемнели и опухли, со лба стекает засохшая кровь, нос выглядит кривым, как будто он сломан, а губы разбиты.

— Что случилось? Где мы? Что происходит?

У меня кровь стынет в жилах, когда я вспоминаю последнее лицо, которое видела перед тем, как все потемнело.

Виктор Харрис.

Я вспоминаю его слова из машины две недели назад: «У меня есть легкий доступ к людям, которых ты любишь, Скарлетт. Ты никогда не должна забывать об этом».

— О, боже, — всхлипываю я.

Я облажалась, и теперь мой отец заплатит за это.

Я пытаюсь пошевелить руками и вскоре понимаю, что они связаны за спиной. Пальцы онемели, когда я пытаюсь пошевелить ими. Я переставляю одну ногу и обнаруживаю, что тоже не могу этого сделать.

Черт возьми.

Я на секунду опускаю голову, пытаясь заставить свой мозг проснуться, чтобы по-настоящему сосредоточиться на том, что здесь происходит.

Оглядываю комнату, но нет ничего, что могло бы дать мне хоть какой-то намек на то, где мы находимся. Комната пуста, стены серые и покрыты темными пятнами. Пятна, на которые я даже не хочу смотреть, не говоря уже о том, чтобы подумать, что это может быть.

Высоко на стене слева от меня есть одно окно, но оно заколочено досками и не пропускает никакого света. Понятия не имею, на улице все еще ночь, или я пробыла здесь достаточно долго, чтобы взошло солнце.

Воспоминания о том, как я оказалась здесь, заставляют меня посмотреть вниз. И обнаруживаю, что на мне не только купальник, а кто-то натянул на меня грязную рубашку, чтобы прикрыть меня. Хотя не уверена, должна ли быть благодарной или нет, потому что она пахнет так, будто последний человек, который мог ее носить, умер в ней.

Вздрагиваю, впервые осознав, насколько мне чертовски холодно. Яркий прожектор, который освещает нас обоих, излучает немного тепла, но этого недостаточно, и вскоре мои зубы начинают стучать.

— Г-где мы?

— Я не знаю. — Я борюсь со всхлипом, который хочет вырваться из моего горла от холодного тона моего отца.

Я смотрю на него, но он не двигается. Его глаза по-прежнему устремлены в одну точку перед ним, но, когда я смотрю, чтобы увидеть, что привлекает его внимание, я ничего не вижу. Тот конец комнаты погружен в темноту.

— Мне так жаль, — шепчу я, мой голос срывается от эмоций.

— З-за… что? — Он впервые поворачивается ко мне, давая мне первый полный обзор его лица, и я борюсь, чтобы не показать свою реакцию.

— Это все моя вина. — Я чуть не плачу.

— О, милая. Это не так, пожалуйста, не думай так.

— Он… он дал мне задание, а я облажалась.

— Он что? — ревет папа, его голос отражается от безмолвного пространства вокруг нас.

— Теперь это не имеет значения. Он сказал мне, что если я облажаюсь, то он пойдет за моей семьей, и вот мы здесь.

Папа борется в своих оковах.

— Где ты, чертов мудак, — кричит он, так сильно дергая за веревки на запястьях, что я боюсь, как бы он не оторвал себе руки.

Я понятия не имею, чем связаны мои, но папины крепко стянуты кабельными стяжками, которые врезаются в его кожу и увеличивают лужу крови на полу под ним.

— Успокойся, — прошу я.

— Успокоиться? Успокоиться, черт возьми? Этот мудак привязал мою девочку к гребаному стулу. — Он смотрит на меня, его глаза задерживаются на моей щеке. Видя боль в его глазах, я даже не хочу думать, как это выглядит. — И он, черт возьми, причинил тебе боль.

— Я…