Ложь Моего Монстра

— У тебя есть гребаная невеста, так что у тебя нет никакого гребаного права говорить со мной о любовнике или о сотне таких. Пошел ты, Кирилл! Пошел ты! Пошел ты!

Ее слезы стекают мне на щеку, на нос, и я чувствую их вкус на своих губах.

Мои пальцы впиваются в ее рубашку.

— Ты никогда не оставишь меня, Саша. Никогда.

А потом я притягиваю ее к себе и прижимаю ее рот к своему. Она пытается сопротивляться, но я переворачиваю нас так, что я оказываюсь сверху, а она подо мной.

Я целую ее, и она целует меня в ответ, но вскоре кусает мою нижнюю губу, а затем борется со мной так, что снова оказывается сверху. У меня во рту появляется металлический привкус, и я не уверен, ее это кровь или моя.

Оказывается, это наша смешанная кровь. Когда она отодвигается, ее губы окровавлены, глаза полны слез, а лицо представляет собой карту разрушений.

— Ты никогда не сможешь удержать меня, придурок. Ты сделал свой выбор, а я делаю свой, — она хватает меня за рубашку и бьет по лицу. — Пошел ты!

Затем она отталкивается от меня и бежит к выходу.

Мои губы растягиваются в ухмылке. Неужели она думает, что может бросить меня?

Наверное, она недооценила, что я имел в виду под словом «никогда».

Никогда не наступит тот день, когда Саша перестанет быть моей.

Глава 23

Саша

Я медленно открываю глаза, и сильная головная боль распространяется от висков ко лбу.

В нижней губе ощущается жжение, а мое тело словно набито тяжелыми кирпичами.

Я приподнимаюсь на локтях и стону, когда тошнота подступает к горлу. Черт побери.

Я не пью, так какого черта я употребила столько алкоголя...?

Воспоминания о вчерашнем вечере ударили в мой и без того поджаренный мозг.

Вечеринка, помолвка, то... как Кирилл так легко намекнул, что это нормально, что у него есть Кристина и я.

Я кусала и колотила его и была так решительно настроена уйти, но через несколько шагов я рухнула возле его спальни из-за количества алкоголя, выпитого на голодный желудок.

Должно быть, он отнес меня сюда. Только так я могла оказаться в его постели.

Я оглядываю себя и с облегчением вздыхаю, обнаружив смятую рубашку и даже нетронутые нагрудные повязки.

Если бы я позволила ему возиться со мной после того, как поклялась никогда не приближаться к нему, я бы никогда себе этого не простила.

Боль, которую мне не удалось заглушить даже алкоголем, воскресает из пепла, и мое кровоточащее сердце едва не разрывается от напряжения.

Я сжимаю руку в кулак и бью по центру груди, но мне все еще трудно дышать или даже найти причину, чтобы дышать.

Я начинаю вставать с кровати. Я не могу оставаться здесь, где меня окружает его запах. Он больше не мой. Он Кристины Петровой.

Он никогда не был твоим, идиотка.

От этого напоминания на глаза наворачиваются слезы, и я, спотыкаясь, падаю с кровати так быстро, что проваливаюсь в ворох одеял.

Мои колени принимают удар, и я плачу еще сильнее. В этот момент воспоминания о том, как он нес меня сюда прошлой ночью, всплывают в моей памяти небольшими вспышками.

Я в ужасе хватаюсь за край матраса и вспоминаю свой эпический срыв. Я должна была покончить с этим после того, как ударила его, но когда он перенес меня сюда и уложил на эту самую кровать, я прижалась к его шее и умоляла его быть со мной.

О, черт.

— Что у нее есть такого, чего нет у меня? Почему ты не можешь быть со мной?

— Я выбрала тебя вместо своей семьи, так что меньшее, что ты можешь сделать, это выбрать меня вместо нее.

— Это потому что я недостаточно женственна? Тебе не нравится, что я такая? Я могу отказаться и от этого. Меня могут убить, но кого это волнует? Тебе точно нет, ты, гребаный мудак!

— Не могу поверить, что я посвятила тебе свою жизнь, а ты так легко променял меня на какую-то красивую блондинку. Я, кстати, тоже блондинка. Но мне приходится скрывать это, иначе эти люди найдут меня.

О, нет.

Черт.

Черт!

Я сжимаю голову руками. Не могу поверить, что сказала все это вслух. Я плакала и обнимала его. Потом я оттолкнула его и прокляла его на всех языках, которые я знаю — включая французский. Когда он попытался уложить меня на кровать, я ударила его кулаком в грудь. Он позволил мне делать все, о чем только думал мой опьяненный мозг.

Мне так чертовски стыдно.

Мне действительно не стоило пить. Вообще.

Особенно когда у меня разбито сердце.

Но, опять же, именно по этой причине я и начала пить в первую очередь. Я не могла перестать воспроизводить образ той женщины, его невесты, повисшей на его руке, и мне нужно было заставить это исчезнуть.

Пусть даже на мгновение.

Я не знала, что в процессе я выставлю себя на посмешище.

Я ломаю голову, что еще я могла сказать в таком приподнятом настроении. Это катастрофа, что я упомянула об уходе из семьи. А если бы я еще и раскрыла их личности...

Нет, я не думаю, что раскрыла.

Но было много слез и ругательств, что способствовало моей эпической головной боли.

Я прикасаюсь ко лбу и замираю, вспоминая губы Кирилла на нем прошлой ночью, прежде чем он прошептал: