Ложь во благо, или О чем все молчат

По радио завели песенку «Крохотный супермини-бикини в желтый горошек»[4], и мы оба прыснули. Эта песенка неизменно нас смешила.

– На калифорнийском пляже ты могла бы щеголять в бикини, – сказал он.

– Как туда доберешься без машины? – спросила я. Генри Аллен иногда водил один из отцовских пикапов, но не могли же мы на нем уехать!

– Раз мы мечтаем о жизни в Калифорнии, то ничто не мешает нам помечтать об автомобиле, – сказал Генри Аллен и перевернул страницу. На новой фотографии была ярмарка. Люди уплетали хот-доги и крутились на чертовом колесе. Вдали виднелся океан.

– Помню, однажды твой отец повез меня, тебя и Мэри Эллу на ярмарку штата. А ты помнишь?

– Никогда не забуду, как меня затошнило на «русских горках»! – фыркнула я.

– Все равно хорошие были деньки! Чего только твой папа не придумывал! Помнишь, как он возил нас и Джорданов за сеном?

Я что-то проворчала в ответ. Мысли об отце нагоняли на меня грусть.

– Он сделал это просто так, для удовольствия. Я хочу быть таким отцом, как он, а не как мой отец. От моего веселья не дождешься. Одна работа на уме!

Мне Гардинер-старший нравился, и мне не хотелось, чтобы Генри Аллен судил его слишком строго.

– Может, с моим папой потому было так весело, что тогда мы были еще малы, чтобы заставлять нас работать?

– Может быть, – согласился Генри Аллен. – Но все равно я лучше помню свое детство с ним, чем с родным отцом.

Как это мило с его стороны, подумалось мне. Я прижалась щекой к его плечу.

– Ему бы понравилось, что мы вместе, – сказала я. Я обратила внимание, что он не упоминает мою мать. Кому нужна такая мать? Я указала на книгу.

– Что на следующей странице?

Так мы пролистали всю книгу. Там были деревья, развесистые, что твоя табакосушильня, затянутые туманом скалы Биг-Сур, камни посреди океана, на которых отдыхали тюлени и большие черные птицы. И даже пальмы. Как в одном месте могло уместиться столько красоты? Он переворачивал страницы, и у меня в груди нарастало нетерпение. Мне хотелось попасть внутрь этой книги, хотелось этой замечательной жизни. По словам Генри Аллена, в Калифорнии все богачи, у всех собственные бассейны. Я размечталась, что Калифорния находится рядышком с нашим графством, что прямо завтра я смогу там побывать…

– В каком месте ты хочешь жить? – спросил меня Генри Аллен.

– В любом.

– Нет, серьезно. Давай выберем среди этих фотографий лучшее местечко.

– Где-нибудь у воды.

Он опять стал листать книгу.

– Здесь! – остановила я его, ткнув пальцем в одинокое деревце на утесе над океаном. – Самое место для нас!

– Монтерей, – прочел он. – Направление выбрано: Монтерей, Калифорния.

– А ты? Где бы хотелось жить тебе самому?

– Там, где ты.

У меня перехватило дыхание.

– Что, если я застряну здесь, Генри Аллен? Что, если мне отсюда не вырваться?

Мы с ним договаривались доучиться в школе и сбежать. Мне оставалось ждать этого три года, а ему два. Правда, я не понимала, как я смогу бросить Мэри Эллу, Нонни, малыша Уильяма. Без меня у них все пойдет наперекосяк. Мне вдруг стало очень грустно. Ничего у нас с Генри Алленом не было, кроме нашей мечты. Мы старались обходить молчанием вопрос «когда», занимаясь только темой «где».

– Ничего… – Он обнял меня и прижал к себе. – Скоро обязательно что-нибудь придумаем.

– В Калифорнии есть табачные плантации? – спросила я, возвращаясь к мечтаниям. – Надо же где-то работать.

– Только не в поле! – сказал он. – Найдем что-нибудь получше.

– Что это будет?

– Еще не знаю. Главное, чтобы ты не портила себе руки, а я не надрывал спину.

– Мне хочется стать учительницей, – сказала я.

– Для этого нужно учиться в колледже.

Я застонала. Лишних три года учебы – вот ужас! Но пока что я не собиралась из-за этого горевать.

Генри Аллен повалился на спину и притянул меня к себе. Через мгновение он замер.

– На тебе ничего нет!

– А вот и есть! Ночная рубашка, не видишь, что ли?

– А под ней?

– Просто я.

– Ну и как мне себя контролировать, когда ты явилась ко мне голая?

Я опять засмеялась.

– Мне кажется, ты уже давно себя не контролируешь.

Его теплые ладони очутились под моей ночной рубашкой, заскользили по моим бедрам, а я нагнулась и поцеловала его. Поцелуй был долгим и нежным, как он любил. Когда мы с Генри Алленом сделали это в первый раз, меня пробил испуг. Чего я только тогда не боялась! Что наша дружба изменится, и мы ничего не сможем с этим поделать. Что я стану такой же, как Мэри Элла. Но нет. Это только еще больше нас сблизило. И он обещал, что судьба Мэри Эллы меня не постигнет. Он всегда успевал вовремя из меня выйти, как ни трудно это для него бывало. Он очень обо мне заботился.

Весь день я переживала за других. Не пора ли Нонни начать колоться от диабета? Когда Уильям скажет что-нибудь еще, кроме «мама»? Не останется ли он дурачком, над какими потешаются другие дети? Не нагуляет ли себе Мэри Элла новых бед? Одни беспокойства! Но когда я оказывалась с Генри Алленом, вот как сейчас, когда он стягивал с меня через голову ночную рубашку и прижимался ко мне всем телом, такой нежный, такой заботливый, я обо всем забывала. Оставались только мы с ним и наши мечты о будущем.