Ложь во имя любви

– Довольно! Я не обязана перед тобой отчитываться! Если я расскажу все, что о тебе знаю, как ты со мной обращался, как собрался меня продать словно… словно…

– Продать тебя? Это еще что за выдумки? Знаешь, моя дорогая, если тебе взбрело в голову меня шантажировать, то должен тебя огорчить: из этого ничего не выйдет! Вообще-то мне нет никакого дела до чужих мнений, но в твоем случае… Если бы всплыла истина, то вряд ли ты смогла бы наслаждаться жизнью так, как сейчас. Или ты даешь мне разрешение рассказать, как я забавлялся с тобой, как пользовался тобой, когда мне этого хотелось? Вряд ли ты представляла бы после этого какую-то ценность для генерала Бонапарта!

Его слова были намеренно жестокими, каждое раздавалось как пощечина. От его безжалостного натиска Мариса побелела, в золотистых глазах блеснули слезы. Она выглядела такой беззащитной, что Доминик упрекнул себя за бездушие.

Господи, да она еще совсем дитя, как ни пытается представить себя светской львицей! А он был у нее первым мужчиной… Впрочем, почему она так ничего и не сказала? Ни до того, ни после?

У нее был такой вид, словно она вот-вот хлопнется в обморок. Он выругался про себя и повел ее прочь от танцующих, чтобы не доводить дело до плачевного конца.

– Тебе лучше сесть.

Мариса с трудом расслышала его голос, доносившийся откуда-то издалека. Слова были произнесены совершенно новым для него тоном. Не мог же он за несколько мгновений проделать путь от жестокости до сострадания! Одно она знала – и это ее подбадривало: она снова сидела, а он подносил к ее губам взятый с подноса у проходившего мимо лакея бокал с шампанским.

Он действовал отстраненно, как помогал бы первой встречной. Она не сомневалась в неискренности его сострадания: он прибег к нему только для того, чтобы предотвратить скандал.

В горле у нее пересохло, и она сделала несколько глотков ледяного напитка, но тут же припомнила плачевные обстоятельства, при которых попробовала его впервые в жизни…

Странная беседа американца с очаровательной сеньоритой де Кастельянос, о которой столько всего рассказывали, не могла остаться незамеченной.

Филип Синклер, по обязанности пригласивший на танец Анабеллу Марлоу, скрежетал зубами. Черт возьми, о чем им разговаривать? Что такое он мог поведать Марисе, если она от его слов явно впала в полуобморочное состояние? Синклер почти не обращал внимания на свою партнершу, лихорадочно перебирая в голове множество вариантов… Он обязан что-то предпринять, тем более теперь, когда глаза Доминика настигли его!

Герцог Оранский, тоже не оставивший наблюдения, напротив, улыбался. Благодаря счастливой случайности ему только что раскрылись любопытнейшие обстоятельства. Теперь он мысленно взвешивал их, заполняя в головоломке пустующие места.

Итак, американский капитан-капер, чей корабль несколько недель назад вошел в Нант со сломанной мачтой, прибыл из Испании. Там он, согласно донесениям шпионов, вращался в высочайших сферах, как и сеньорита. В Париж они прибыли в одно и то же время. Совпадение?

Фуше не верил в нагромождение совпадений. Эти двое коротко знакомы – в этом он окончательно убедился, понаблюдав за ними во время танца. Более того, знакомство было настолько близким, что они не удержались даже от ссоры…

Он мысленно просеивал многочисленные донесения, в том числе доклад одного из своих агентов, приставленных к британскому посольству. Судя по всему, у Филипа Синклера имелись основания ненавидеть и опасаться Доминика Челленджера. Имя и фамилия, разумеется, вымышленные… Тот же Филип Синклер был поклонником и даже спасителем сеньориты де Кастельянос. Все это было чрезвычайно любопытно, и Фуше, обожавший интригу, едва не мурлыкал от наслаждения. Вечер только начался – его посланник, только что пустившийся в путь, успеет добраться до места назначения и вернуться назад.

Фуше, мнивший себя любителем и знатоком театра, самодовольно подумал, что даже сам великий Мольер не придумал бы такого: свести персонажей и наблюдать, как они сами разыгрывают драму, так сказать, пьесу внутри пьесы. Да он попросту непризнанный гений! Холодный созерцатель человеческих слабостей… В то же время Фуше нравилась его должность министра полиции. Он все больше убеждался, что вечер выдался весьма забавный.

Не помня ничего, кроме собственной слабости и ненависти к человеку с ледяным взором, сидевшему напротив нее, Мариса хотела одного – скорейшего завершения вечера. Он вел себя как ее тюремщик. Кажется, он уже сказал все, что мог, не поскупился на угрозы – что же удерживает его с ней рядом теперь?

Быстро выпитое шампанское подействовало на нее бодряще: она словно очнулась ото сна. Как он смеет ее судить? Как она позволила ему издеваться над ней, не дав отпора? Однако ей было мучительно стыдно и страшно затевать новую ссору. Ее удовлетворило бы, если бы он просто ушел.

– Тебе лучше?

Она молча кивнула, взяв себя в руки и воздержавшись от сердитых слов, вертевшихся на языке.