— Какая разница, здесь или там?
— Я ухожу. Пока, дружище, желаю успеха!
— Тебе тоже!
Аугусто быстро удалялся. Он бежал, пригнувшись, вдоль стены. Возле отверстия задержался. Там стояла лужа крови, которая натекла из Эрреры. Тут снова его сковал страх. «Зачем я побежал? А если вернуться?» Он стоял как вкопанный, на виду у противника, подвергаясь величайшей опасности, как бы отдавшись на милость рвавшихся снарядов. «Вернуться? Бежать дальше? Куда? Куда?» Наконец Аугусто решился. Словно движение Могло его успокоить. Лишь бы что-нибудь делать, куда-то двигаться. «О господи!» Набрав в легкие воздуха, он в несколько прыжков преодолел незащищенное пространство и нырнул под укрытие стены. Побежал дальше. Через несколько метров снова остановился. Присел на корточки. Менее чем в десяти шагах разорвались две гранаты. Взвизгнули осколки. Аугусто бросился ничком на землю, чуть не заорав от ужаса. В этом месте стена на участке четырех-пяти метров тоже была разрушена. Валялись солдатские шапки, вещевые мешки, подсумки с патронами, искромсанные винтовки. Стояла лужа крови, в которой плавал человеческий мозг. Поскользнувшись, он чуть не грохнулся на него. Снова бросился бежать, уже не помышляя об опасности.
Поравнялся со Стариком. Рядом с ним стоял Касимиро. Оба находились под прикрытием стены.
— Что вы тут делаете?
— А что ты хочешь, чтобы мы делали? — ответил Старик.
— Как видишь, с-стреляем, — подхватил Касимиро со смехом.
— А где остальные?
— Всех накрыло. Винтовка Касимиро дымилась.
— С-с-сгорела проклятая! — хихикнул Касимиро и, схватив другую, продолжал стрелять.
Аугусто смотрел на них в изумлении. Это были самые нерадивые солдаты во всем батальоне. А тут они выказывали чудеса храбрости. И еще смеялись. Старик был мужик кряжистый, крупный, тяжелый, с каким-то бесцветным, невыразительным, словно застывшим лицом. Казалось, он всякий раз долго раздумывает, прежде чем шевельнуть губами или сделать хотя бы один шаг. Когда командовали: «Нале-во!» — он задумывался, поворачивался последним и неизменно направо. Он так никогда и не смог усвоить простейшие команды, вроде: «Раз, два, раз, два! Смирно! Налево! Направо! Кругом!» Ему это было решительно не по силам. Он всегда шел своим обычным, размеренным, неторопливым шагом. Лугу сто присел рядом с ними. Касимиро и Стариц улыбались. На нервы Аугусто они действовали, как бальзам. Вдруг Старик сказал:
— Эй, Касимиро! Старик, пожалуй, покурит. Осторожно прислонив винтовку к стене, он уселся.
— Ну… покури, покури… старина! — улыбнулся Касимиро.
Старик извлек из углубления в стене окурок, зажег его и сделал две затяжки.
— Уф, здорово! — засопел он.
— Тебе не боязно? — спросил Гусман Касимиро.
— Боязно? Да кому же со Стариком будет боязно?
А между тем Старик сделал еще несколько затяжек, пригасил окурок, заботливо спрятал его. Потом сказал:
— А теперь, Касимиро, Старик снова постреляет. Немного поодаль, на склоне холма, оборону держала третья рота. Аугусто направился к ней. Первым в цепи был Кампос. Завидев Аугусто, он улыбнулся загадочной, чуть плутоватой улыбкой.
— Страшно, Гусман?
— А тебе?
Кампос был невозмутим. Он стрелял стоя, чуть нагнувшись, положив винтовку на стену. С силой нажимал на спусковой крючок. Гильзы отлетали на несколько метров. Перезаряжая винтовку, он выпрямлялся во весь рост. Пули жужжали вокруг, а он спокойно приглаживал волосы своими огромными неуклюжими ручищами. Аугусто, сидя на земле, любовался его хладнокровием. Время от времени Кампос поглядывал на него. Его взгляд успокаивал.
Аугусто вспомнил, как часто беседовали они в те дни, когда были в Африке. Кампос, например, говорил, что все они ни черта не смыслят в любви. А он?.. Слышался гул танковых моторов. Он то нарастал, то стихал. Эти приливы и отливы леденили душу. Показался младший лейтенант Кастро, обходивший цепь. Остановился возле их группы. Заметил Гусмана. «Эй, Гусман!» Лицо Кастро было бледным, запыленным.
— Уберите это! — с отвращением бросил он Кампосу.
— Зачем?
— Исполняйте!
Кампос покорно схватил чью-то окровавленную руку и выбросил ее. Затем нагнулся и вытер пальцы о камни.
— Что случилось?
Кампос опустил руку на плечо Гусмана. Рука была тяжелая, сильная; рука, на которую можно опереться.
— Ничего, — ответил тот. — Когда вся эта канитель кончится, расскажу.
Кампос поднялся. Аугусто вдруг почувствовал какую-то странную усталость. А бой все разгорался, оглушающе гремели взрывы. Непрерывно, душераздирающе свистели пули. Завывали и рвались снаряды. Визжали осколки. Кричали раненые. Пальцы Аугусто безжизненно легли на винтовку.
В этот момент разнеслась команда: «Все на огневой рубеж!» Связисты, сапер, санитары, погонщики, даже сержанты и некоторые офицеры схватили винтовки и бросились к стене.