Ложись

— Я это знаю. Я пошутил, — он задумался и добавил: — Впрочем, я тоже ревную тебя.

— К Хосе Луису?

— Ко всем мужчинам. Я прожил рядом с тобой самые счастливые дни в моей жизни, но они уже никогда не повторятся. Все кончено.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что это правда. Я не могу просить, чтобы ты меня ждала. Я слишком люблю тебя для этого. Да и кто я такой? К тому же сейчас война.

Берта разволновалась, заплакала.

— Не смей так говорить, — глухо сказала она. — Не смей! Я тоже тебя люблю. А это — главное.

Аугусто спросил, выйдет ли она за него замуж, когда кончится война. Он обещал ей учиться, бороться, побеждать и жить только ради нее. Но отчаяние, тоска и ощущение безнадежности не покидали его.

Они болтали о всяких пустяках, шутили и, прикрываясь этим, как щитом, старались не думать о тягостной разлуке. Но время бежало. Близился вечер. Их озаряло то восторженное сияние, тот чудесный свет, который предшествует обычно осенним сумеркам. Рядом стоял тополь. Его золотистая крона шелестела от легкого ветерка, который осторожно срывал один листок за другим… И они падали, точно золотые монеты, на черную, недавно вспаханную землю.

Потом западный край неба окрасился в лиловый цвет, отливающий восковым блеском. И вечер стал круглым и ясным, как апельсин.

Время шло, и Аугусто знал это. Месяц уже разрезал тьму своим сверкающим серпом. Там, в вышине, он вспарывал мрачную реку ночи, разбрызгивая звезды, точно капли воды.

Аугусто ни о чем не думает. Он весь во власти пьянящего чувства. Берта прижимается к нему. Он ласкает ее тело, грудь, щеки. Целует глаза, губы.

Наконец с большим трудом Аугусто заставил себя очнуться.

— Уже поздно, — сказал он.

— Подожди! Еще немного! Умоляю тебя!

— Уже очень поздно. Мне пора возвращаться. Возьми себя в руки.

Аугусто поднялся и помог подняться Берте. Она смотрела на него. Глаза ее блестели от слез. Он жадно и сильно прижал ее к себе.

Они вышли на дорогу.

— Я напишу тебе сегодня же ночью, — сказал Аугусто с деланным спокойствием. — И буду писать каждый день. А недели через две мне, возможно, дадут отпуск. Тогда я приеду к тебе. Две недели пролетят незаметно.

— Будь осторожен. Очень прошу тебя: будь осторожен.

— Не думай об этом сейчас. Не надо. Я буду осторожен.

Они уже подходили к городку, когда на дороге показался грузовик. Аугусто хотел поднять руку, но она безжизненно повисла. «Это жестоко, — подумал он в отчаянии. — Это жестоко». Грузовик приближался. «Другого выхода нет!» Он поднял руку. Грузовик остановился, проскочив несколько метров.

— До скорой встречи! — сказал он.

Берта смотрела на него неподвижно, испуганно. Аугусто легонько тряхнул ее и улыбнулся вымученной улыбкой.

— Ты ничего не скажешь мне на прощание?

— Возвращайся. Умоляю тебя! Аугусто обнял ее.

— Если ты будешь меня ждать, я обязательно вернусь! Он с трудом оторвался от нее. Отступил на несколько шагов и побежал к грузовику. Взобрался в кузов. Там уже было несколько солдат. Они смеялись. «Здорово ты нас повеселил, парень!» Грузовик тронулся. Одинокий силуэт Берты казался серым пятном. Аугусто поднял руку. «Прощай, моя маленькая!» И девушка сразу растворилась во мраке. Его охватила тоска, безнадежное отчаяние. Аугусто любил жизнь, любил эту девушку. И вот он оставил ее там. Как, наверно, оставит где-нибудь свою жизнь.

Глава девятнадцатая

Путь был длинным. Пели подряд все военные песни. Подъезжая к Хаке, запели «Каррасклас». Многие произносили «Карраскаль».

Карраскаль, Карраскаль, звуки серенады сладкой.
Карраскаль, Карраскаль, надоел ты мне порядком!

Далеко позади осталась Суэра. Снова неуверенность в будущем. Теперь счастливые часы, которые Аугусто провел с Бертой, казались ему далекими. Какие опасности ждут его впереди?

В Хаке задержались ненадолго. Там впервые услышали о «мясорубке». Разбрелись по улицам, дерзко горланя во всю глотку:

Да здравствует нужник!
Да здравствует нужник,
когда он солидно построен!

Девушки здесь были хорошенькие, приветливые. Госпитали чистые, светлые. С легким ранением там было бы неплохо полежать.

К тому же почти все девушки работали в госпитале и разрешали за собой ухаживать и провожать домой. Да, было бы здорово здесь остаться! Старик и тот оживился. Он был самым неотесанным и самым храбрым человеком в батальоне. Аугусто вспомнил утро, когда увидел его на Эль Педрегале рядом с Касимиро. Он стрелял через амбразуру и время от времени отрывался от этого занятия, чтобы не спеша затянуться сигаретой.

— Эй, Старик, я вижу, у тебя дело на мази? — крикнул Аугусто, заметив его в обществе красивой девчонки.

Тот повернул к Аугусто свое широкое, невыразительное лицо и усмехнулся:

— Заткнись, молокосос!

Прощаясь, солдаты просили у девушек разрешения переписываться с ними.

— Да я и так со многими переписываюсь! Но все-таки просьбу не отвергали.